Сибирские огни, 1987, № 11

Генерал Нокс посоветовал, скорее предупредил: — Надо приложить все силы для того, чтобы уладить этот конфликт. Как можно скорее! Даже если бы для этого пришлось отменить приказ номер шестьдесят... Катанаев написал письмо Семенову, отправил его с нарочным офицером и стал ждать ответа. А министерский поезд ушел дальше. В эти же дни произошло еще одно, быть может, не столь важное событие, которому газеты отвели всего несколько строк: «15 декабря с. г. военными властями арестован художник Г. И. Гуркин. Причины ареста неизвестны». Адмирал брезгливо поморщился, прочитав сообщение, вернул газету Тельбергу и жестко сказал: — Почему же неизвестны? Причины известны: художник Гуркин враг России. Так и передайте редактору. 2 Зима круто набирала силу. Морозы сменились ветрами, задуло, завьюжило— и пошла гулять по Сибири вселенская пурга. Снегу навалило видимо-невидимо, сугробы сровняло с крышами домов. Таким вот метельным вечером, часу в седьмом, когда вокруг ни зги, по одной из томских улиц пробирался человек с саквояжем в руках. Ветер сек и обжигал ему щеки, мокрым снегом залепляло глаза, и человек шел, то и дело сбиваясь с дороги и проваливаясь в рыхлых сугробах. Сквозь вьюжную мглу изредка проглядывали слабые точки огней, как бы напоминавших о существовании какого-то иного, непостижимо далекого и прекрасного мира, доступного лишь воображению... Наконец, человек добрел до какой-то ограды, с трудом отворил заметенную снегом калитку и, поднявшись на крыльцо, долго и настойчиво стучал в дверь. Послышались шаги, и встревоженный женский голос спросил: — Кто там? — Это я,— ответил человек,— доктор Корчуганов. — Ах, это вы, Николай Глебович? — облегченно воскликнула женщина, отворяя.— А мы, признаться, не ждали вас нынче. Такой несусветный ветер. — Д а , ветер изрядный,— согласился доктор, старательно сбивая, стряхивая снег с пальто и шапки. Потом он вслед за женщиной вошел в дом и постоял в передней, привыкая к теплу и свету... Лицо его было красное и мокрое, точно после бани, и он тщательно вытер его платком, отчего лицо покраснело еще больше, сделалось пунцовым... — Да вы раздевайтесь, Николай Глебович, раздевайтесь,— мягко сказала женщина. Доктор с удовольствием освободился от мокрого пальто и, потирая озябшие ладони, внимательно посмотрел на женщину, подумав: «Вот человек, достойный самых высоких слов. Самых высоких! Столько лет считают ее, Наталью Петровну Карпову, бывшую учительницу, секретарем Потанина, верной помощницей, а она еще друг, опора в личной его жизни... Впрочем, какая там у него личная жизнь!..» — Ну-с, голубушка Наталья Петровна,— ласково тронув ее за руку, сказал доктор,— вы, как всегда, бодрствуете. А как тут наш пациент поживает?— спросил негромко, однако дверь в смежную комнату была приоткрыта, и тотчас оттуда донеслось: — Входите, доктор, входите. Какие нынче новости в городе?— Доктор вошел в комнату, держа под мышкою саквояж, и неодобрительно поглядел на сидевшего подле стола Потанина. — А вот это и есть для меня первейшая новость, Григорий Николаевич, что вижу вас не в постели,— строго сказал.— Кто дозволил вам вставать? 25