Сибирские огни, 1987, № 11

значилась не одна фамилия, а целый список. Наконец, вернул блокнот и, усмехнувшись, шепнул министру путей сообщения на ухо: «Спрячьте и никому не показывайте». А вслух сказал: — Адмирал Колчак. Другой кандидатуры я не вижу. Вологодский вздохнул облегченно, разгладил бороду. Устругов поспешно вырвал из блокнота и скомкал злополучный листок с фамилией генерала Хорвата. Когда окончательно рассвело и город проснулся — новая власть уже вступила в силу, о чем извещали постановления и указы, расклеенные на всех главных улицах и видных местах. «Вследствие чрезвычайных событий, прервавших деятельность Временного Всероссийского правительства, Совет Министров, с согласия наличных членов, постановил: принять на себя всю полноту власти». Одно было неясно: отчего же события, «прервавшие деятельность правительства», не коснулись Совета Министров? ----- Второе постановление негтолько не проясняло, но еще больше запутывало ситуацию: «Ввиду тяжкого положения государства и необходимости сосредоточить всю полноту верховной власти в одних руках — Совет Министров постановляет: передать временно осуществление верховной государственной власти вице-адмиралу Александру Васильевичу Колчаку, присвоив ему наименование Верховного Правителя». И, не давая опомниться, на голову обывателя обрушился целый каскад постановлений и обращений — и все это в один день, Указ Совета Министров о производстве вице-адмирала Колчака в адмиралы. Приказ самого адмирала о своем назначении верховным правителем. И его же, верховного правителя, обращение к народу: «Приняв крест этой власти в исключительно трудных условиях гражданской войны и полного расстройства государственной жизни, объявляю, что я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, победу над большевизмом...» Солдату, как он считал, политика ни к чему, ибо она отвлекает от главного: умения хорошо стрелять и беспрекословно выполнять приказы. Однако уйти от политики не удавалось. И первым, кто напомнил об этом, был генерал Болдырев, явившийся вскоре после утверждения диктатуры отнюдь не с поздравлениями. Главнокомандующий прибыл прямо с фронта, и вид у него был далеко не парадный. — Что в войске, какова обстановка? — спросил его адмирал. Болдырев отвечал холодно и сухо: — Обстановка сложная. А для меня, должен сказать, и вовсе неприемлемая. — Что значит — неприемлемая? — А это значит, что при создавшейся обстановке не вижу дальнейшей возможности оставаться в Сибири... — Как? Но это же, генерал, это...— не находил слов Колчак. Лицо его слегка побледнело и вытянулось, крупный с горбинкой нос казался еще длиннее.— Не вынуждайте меня, Василий Георгиевич, ставить вас на одну доску с атаманом Семеновым...— мягко предупредил, поднимаясь из-за стола.— Вы меня удивляете. — Простите, но я член Директории, которая незаконно упразднена... Как прикажете мне вести себя? — Незаконно? — усмехнулся Колчак, быстро прошелся по ковровой дорожке от стола к двери и обратно, жестко переспросил:-—Незаконно, говорите? А по каким законам действовала Директория, доведя страну до ручки? А вы решили ее оплакивать? Обидно и очень жаль, Василий Георгиевич, что и вы поддались партийному влиянию.— Он помедлил секунду и прибавил: — А вот генералы Деникин и Юденич, в отличие... 21