Сибирские огни, 1987, № 11

рективами, инструкциями и ограничениями инициативы, которые не прочь повзымать «нечто вроде дани» за невыполненные для колхозов работы, как это с успехом делали «Сельхозтехника» или «Сельхозхимия», да и мелиораторы тоже. Но когда мы говорим о всеобщей перестройке, которая прежде все­ го должна произойти в сознании, то очень не мешает задуматься о далеких уже, срав­ нительно, корнях нынешних негативных тен­ денций, которые упорно и жестко внедря­ лись в нескольких поколениях нашего об­ щества. Сейчас с кем ни говоришь — все стоят за перестройку, и в массе — искренне. Но вот ведь какое дело: каждый считает, что пере­ страиваться должны Госплан, министерства, мой директор, мой коллега по работе, сосед, но только не я сам, у меня-то все благопо­ лучно, я соответствую перестройке. Это, смею уверить, явление массового сознания, без одоления чего нам сложно будет осуще­ ствлять перестройку. Бюрократ, от которого страдают его подопечные, сам страдает от вышестоящих бюрократов, мечтает, чтобы они перестроились, но привычно страдает и вовсе не хочет начать с себя разрывать эту цепочку административных страданий. То, что мы народ великий, героический, народ, давший человечеству огромные идей­ ные, революционные, научные, художествен­ ные ценности, — это давно уже признано всем миром, даже нашими идеологическими противниками. И тут повторяться незачем. Мы и так, убеждая в этом друг друга, по­ жалуй, переборщили, затушевав некие наши исконные недостатки. Нельзя же, в самом деле, считать, что мы вдруг подпортились только в последнее двадцатилетие. Нет, чувство хозяина мы ут­ ратили раньше, а в последнее двадцатиле­ тие эта утрата причудливо переплелась с благостным отношением к недостаткам, и для слишком многих оказалось удобным жить как раз без чувства хозяина. Последнее двадцатилетие лишь благоприят­ ствовало проявлению тех наших негативных черт, которые исподволь слагались в нашем национальном характере. Я опять прибегну к цитатам, которых и без этого много в этой статье. Вероятно, это свидетельство того, что и сам автор не спе­ шит перестраиваться, привычно, вдолбленно строит защитный заплот из цитат. Он ведь сильно привык к тому, что его более или менее самостоятельная мысль, пущенная в чем мать родила, без защитной одежки, или просто будет не замечена, или вызовет руко­ водящий окрик, или, что одно и то же, вы­ черкивание из текста в редакции. А так хоть цитаты останутся, которые в самом подборе своем, во взаимосвязи, уже проводят мысли автора, хоть и не его словами. Итак, цитаты. Читая записные книжки Достоевского, я не мог не восхититься одной записью, ну прямо характеризующей нас сегодняшних: «— Ты немногим задайся, братец, и луч­ ше немного, да хорошо сделай. — Нельзя русскому человеку задаваться немногим. Это немецкая работа. Русский человек лучше сделает много, да нехорошо» (Поли. собр. соч., т. 20, стр. 171). В речи на 2-м Всероссийском совещании по работе в деревне, 2 июля 1920 г., Ленин говорил: «Вот черта русского характера: когда ни одно дело до конца не доведено, он все же, не будучи подтягиваем из всех сил, сейчас же распускается. Надо бороться беспощаднейшим образом с этой чертой» (П С С , т. 41. стр. 144). На заседании комфракции Всероссийского съезда металлистов 6 марта 1922 г. Ленин напомнил еще об одной «черте»: «Был такой тип русской жизни — Обломов. Он все ле­ жал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени. Россия продела­ ла три революции, а все же Обломовы оста­ лись, так как Обломов был не только по­ мещик, а и крестьянин, и не только крестья­ нин, а и интеллигент, и не только интелли­ гент, а и рабочий, и коммунист. Достаточно посмотреть на нас, как мы заседаем, как мы работаем в комиссиях, чтобы сказать, что старый Обломов остался, и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел. На этот счет мы должны смотреть н свое положение без всяких иллюзий» (т. 45, стр. 13). Суровые слова сказал когда-то безжало­ стный, начисто лишенный иллюзий М. Е. Салтыков-Щедрин. Отвечая на упрек Суво­ рина, что в «Истории одного города» есть «бесцельное глумление над народом», он писал: «Вообще, недоразумение относитель­ но глумления над народом, как кажется, происходит оттого, что рецензент мой не от­ личает народа исторического, т. е. действую­ щего на поприще истории, от народа, как воплотителя идеи демократизма. Первый оценивается и приобретает сочувствие по мере дел своих. Если он производит Боро­ давкиных и Угрюм-Бурчесвых, то о сочув­ ствии не может быть и речи; если он выка­ зывает стремление выйти из состояния бес­ сознательности, тогда сочувствие к нему является вполне законным» (Соб. соч., М. 1976, т. 18 (кн. 2), стр. 85). Великий революционный демократ, кото­ рый, не будучи марксистом, тем не менее уже отказывался видеть зародыш социализ­ ма в крестьянской общине, а впрямую свя­ зывал социализм с наукой и техникой, ска­ зал слова, над которыми тоже нам надо бы задуматься всем миром. Бородавкины не возникают из болотных пузырей, а выходят из нашей, народной, среды. Мы уже доста­ точно вышли из «состояния бессознатель­ ности», чтобы перестать порождать Угрюм- Бурчеевых. Когда в последние годы мы пристально, как никогда прежде, вгляделись в самих себя, когда честно обнаружили такую соци­ альную и нравственную беду, как пьянство, взяточничество, массовое бракодельство, не­ трудовые доходы, нарушение самого глав­ ного принципа социализма «каждому по труду», — увидели факторы, подрывающие престиж реального социализма, тогда мы поняли, что социалистическая нравствен­ ность в нашем народе далеко еще не стала чертою всеобщей. В этом все и дело, в этом, может быть, и есть самое зерно перестрой­ ки: чтобы каждый выверил сам себя, свою индивидуальную нравственность, ее соответ­ ствие или ее расхождение с идеалами нрав­ ственности социалистической. Мы сейчас самый самокритичный народ в мире. Мы не камуфлируем застойность и ретроградство взаимными обличениями, как это производят республиканцы и демокра­ ты в Конгрессе СШ А . У нас идет всенарод­ 161