Сибирские огни, 1987, № 11
любил, потешиться, благо здоровьем бог не обидел. Наделенный не только силой, но и недюжинным умом, он, конечно, видел, куда идет новая деревня, но собствен ник в нем уже давно не слышал труже ника... Из ссылки каким-то образом выка рабкался в 1936 году, приехал с семьей в Новосибирск. В этом городе-акселерате по долинам малых речек, стекающих в Обь, в те годы сплошь селились выходцы из сибирских де ревень, среди них немало бывших кулаков, обосновавшихся здесь загодя... Четверо сыновей было у Парфе- ныча, и все успели хватить батрацкой доли в хозяйстве сурового отца. От богатств его ничего им не досталось. Зато и зла на Советскую власть не унаследовали — чест но работали, честно пошли воевать. А Парфеныч зло затаил большое. Уходили на войну сыновья. Он сидел в своем собственном доме, смотрел в окно, барабанил пальцами по крышке стола, зна чит, волновался. Но головы не повернул и слова единого не произнес. Сыновья под ходили, трогали его за локоть, говорили прощальные слова и, не дождавшись бла гословения, делали последний шаг за роди тельский порог. С войны вернулись лишь двое. Двое братьев погибли, защищая свое советское Отечество. После войны Парфеныч со своею доб рой и мягкой супругой-якуткой уехал на родину, купил во Владивостоке домик, а позже, когда в городе развернулось стро ительство и старое жилье попало под снос, — получил благоустроенную квартиру в многоэтажке. В этом-то доме в 1970 году состоялась последняя встреча 96-летнего Парфеныча с внуком. — Разговаривали мы долго, — вспоми нал внук. — Нет, он нисколько не пе ременил своих взглядов и своего от ношения к действительности. Вот так ру кой поведет и скажет: «Здесь вокруг было мое, а Советы всего меня лишили и сыно вей отобрали, сижу теперь в этой камере...» Никакие доводы разума и справедливости на него не действовали. История жизни этого русского кулака, думаю, не менее красноречива, чем пример бывшего гроссбауэра из книги Г. Лисич кина. — Почему, когда говорят о таланте, всегда подразумевают особые способности писателя, актера, художника? — услышал я в этот раз от Бугакова.— А разве хлеб выращивать талант не нужен? У человека должен быть дар хозяина, хлебопашца, только ему и можно доверить землю! Наше дело выявить эти таланты и дать им воз можность доказать, на что они способны. В наших, социалистических условиях! Что возразить Бугакову? Вспоминаю свои поездки по Барабе, дав шие много для работы над книгой очерков «В степях березовых» — было это в 1974 году. В Татарском районе я познакомился тогда с комбайнером Иваном Ивановичем Самоличенко. За несколько дней до этой встречи в газетах был опубликован Указ о присвоении ему звания Героя Социали стического Труда, и этот не избалованный жизнью и славой истый сибирский труже ник весь светился радостью. Таким я его и хотел запечатлеть в очер ке. Иван Иванович так живо, искренне рас сказывал о себе и своей работе на земле, что я лишь молил бога, чтобы не подвел меня мой хлипкий диктофон... Тот очерк я назвал «Рассказом влюб ленного человека». И в самом деле, столько было в этом бесхистростном рассказе не поддельного крестьянского чувства к земле- кормилице, столько тонких наблюдений за природой и неожиданных образов, что сра зу подумалось: вот талант, вот призвание, вот хлебороб. Иван Иванович как раз говорил о том, что он считает себя не только комбайнером: «Ну, что ж, думаю, хлеб молотить хорошо, но надо ж и выращивать его». Он и вправ ду, как остановит комбайн, сейчас же са дится на трактор, пашет под зябь, весной культивирует, потом сеет зерновые. И вся кая работа в поле люба ему. Сетовал лишь, что редко приходится убирать такой урожай, чтоб можно было тягаться в ис кусстве комбайнера с соперниками из со седнего крепкого колхоза, где зерно в бун кер сыплется погуще, чем в его Орловке. У меня под рукой была статья из одного научного журнала, в которой говорилось о хронически плохой работе комбайнов на полях области. «Выявлено, что в большин стве случаев снижение производительности возникает из-за неумения комбайнеров настроить комбайн. Только 10— 12 процен тов комбайнеров находят регулировки ра бочих органов, близкие к оптимальным. В результате по области около 3—4 тысяч комбайнов работают как бы вхолостую, а потери зерна только молотилкой сверх агротехнически допустимого предела сос тавляют около полутора миллионов пудов». От себя я добавил, в порядке мечтания: «Нет, и при самом глубоком разделении труда не может, не должна исчезнуть, распылившись по узким специальностям, профессия хлебороба. Как любовь, как призвание, как главное дело жизни чело века. Я думаю, вся суть не в универсальности какой-либо машины, а в универсализме ра ботника поля. Сокращаясь числом своих жителей, село отбирает и готовит для бу дущего таких универсалов, как Иван Ива нович Самоличенко. Их, земледельцев- хлеборобов по натуре,— не так уж и много. Но при умной технике много людей в поле не требуется. Может, тех 10— 12 процентов, которые сегодня знают, как наладить комбайн, и хватило бы будущему зерновому хозяйству Сибири»... Это не возражение Бугакову — мы с ним не спорили, это горькое сожаление о поте рянном времени. Вот уж и Ивану Самоли ченко за пятьдесят... Давно, давно надо бы ло открыть дорогу талантам, давно пора их найти и, как говорится, включить в ра боту. Если не сейчас, то когда же! Но вернемся к нашим китам. С чего это вдруг возникли такие уподобления,— чтобы члены единой артели и — «кулаки»? Специалисты мне объясняют, что под рядное звено в зерновой отрасли не может обойтись без помощи соседей по бригаде, особенно в уборочную страду. 117
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2