Сибирские огни, 1987, № 10

— Ах,' дед Секлей! А твоя носопырка потемками стерлась — не примечаю! А месяц — вон он, медное пузо! Завис и держится... Месяц висел, как литая серьга. 4 Жар костей не ломит, можно разуться, раздеться хоть донага, как угодно душе. Сергей Данилович нижней рубахи не снял, сидел на широких нарах в чистой, еще не задымленной, не заношенной тельняшке, подчеркивая тем самым свою былую профессию капитана речного флота. На тощем лице его бисерился, поблескивал пот. Гринашко тоже упрел от раска­ ленной печи, от горячего ужина — плотного, сытного, когда все шло всласть и в охотку. Он полулежал на скрученном спальном мешке, с полотенцем на толстой багровой шее. Могучий торс его подпирался объемным, выпуклым животом, таким же волосатым, как и вся грудь этого крепкого, сильного человека. Лишний вес ему досаждал, но ма­ ло: он был ловкий, подвижный, неутомимый в ходьбе по болотам и рямам. Мало встречалось таких, кто пытался бы выспорить у него это преимущество. Ярко, в полный накал фитиля, горел керосиновый фонарь. «Земле­ меры» (шутливое замечание о самих себе Ивана Александровича) уже уварили в ведре глухаря, наелись досыта и покормили собак. Серый лежал под навесом у елки, а Бакулка (его после выстрела долго не было) жался снаружи к двери под порогом. Прибежал он к зимовью трясущийся, жалкий, не пес, а «дрожащая тварь», как сказал на него презрительно дед Секлей. Стали подтрунивать и чудить. Иван Алек­ сандрович достал с полки аптечку, накапал валерьянки на кусочек сахара и дал перепуганной собаке. Бакулка схрумкал и облизнулся, повеселев глазами. — Все, пошел вон, наркоман валерьяновый! — Гринашко со сме­ хом выгнал его на улицу. — Ну, подсунул мне знакомый «охотничью» лайку! — говорил, по­ сапывая, Сергей Данилович.— Бакулка! Как есть — чурбан! Бучельников с краю расположился на нарах и тут же настроился на разговорчивый лад. — Это был у нас Косачев, занятная личность. О собаках своих всегда говорил восхитительно, но выносить не мог, когда другие добром вспоминали охотничьих лаек. Послушает, перебьет и начнет что-ни­ будь в таком духе. У меня, мол, жил пес — всем собакам собака: раз­ говаривал! Идешь с ним по лесу, он пошныряет, побегает, вернется, в колени уткнется и шепчет: «Косачев, приготовиться, сейчас глухарей подниму!» И поднимает, облает: бей — подкрадывайся... Мужики, которые видели Косачева впервые, руками на него машут, зубы ска­ лят. А он не смущается и продолжает свое. Вы, дескать, собак тут хвалите, так это все ерунда. Вот у меня был кобель — с семерыми волками дрался и побеждал. Раз, говорит, напали на него восемь —■ не справился, отгрызли бедняге голову. Ничего, подлечили, и я с ним еще три года охотился... Тут мужики на него только плевать не плева­ лись — со смеху помирают. А он: верно, товарищи, нисколько не вру! Охотился, но только в деревню с ним заходить неудобно было... Сразу вопрос: Почему? Да потому, отвечал Косачев на полном серьезе, что пес ж... лаял! Дед Секлей умолкал на минуту, собирал слюну во рту в ком, про­ глатывал и продолжал: — Добыл Косачев с Пуделем — пса он своего так звал — лося, ну и попался с ним, на егеря налетел. Дело подали в суд. А было еще до последней реформы денежной. Присудили ему пять тысяч рубликов штрафу — пятьсот по-нынешнему. Сел Косачев писать бумагу на имя Климента Ефремовича Ворошилова. Написал и меня попросил прочи- 73