Сибирские огни, 1987, № 10

ля Короленко... Какое щемящее чувство вызывает память о близких дорогих людях! Сколько всего в тебе вдруг взбудораживается, карти­ ны и образы чередой наплывают из пережитого— бери их, записывай, запечатлевай! Но как? Филипп Ефимович будто услышал давно ска­ занные отцом слова и отнес их сейчас на свой счет, произнеся вдруг шутливо: — Ну что ты за человек — ни украсть, ни укараулить! Действительно: красть не крал, а укарауливать может. А батька его — замечательный дед! Что речь, что улыбка, что жесты. Мать Филиппа, тоже добрейшего человека, похоронили уже давненько. При­ стала к отцу соседка, безмужняя баба. Видели все, говорили — не тот товар. Ан окрутила белобородого дедушку! Бабища на центнер весом, в словах — неуемная. И слова какие-то крупные, как булыжники, бьют по барабанным перепонкам, гудят в ушах. И к месту, не к месту кидает их — слушать замучаешься. А дед начнет говорить — как ру­ чеек струится. О детях своих скажет, бывало: — У меня-то их шестеро. Пить-гулять отцу было некогда. Дети в труде выросли. Тот же Филипп. Это не тот Филипп, который не туда влип. С умом, в труде шел по жизни и на дорогу вышел, на светлое место из потемок-то выбрел, хотя и в таежной глуши сызмалу... А мне вое­ вать пришлось с начала и до конца. Дорога моя шла домой от эльбин- ского моста... Стоит в ушах голос отца — душевный, распевный, и все существо Филиппа Ефимовича наполняется лаской, глубоким чувством к родите­ лю. — Я, Други, кадровый рабочий шпалозавода, — на звонкую струну нижутся слова отца.— Работали — устали не знали. Рабочий да кре­ стьянин всегда были на земле главными хозяевами. Теперь все ма­ шины да роботы — смотрим, читаем, слышим. Но и они не заменят нас, человека. В помощники надо их взять, а власти давать им нельзя. Что человеком порождено, то пусть человеку и служит... А порождение ума и рук, опять же бывает и доброе, и злое. Вот от злого нам бы из­ бавиться! Неужели не договоримся? Должны... Я в основном строи­ тель — дома деревянные для людей мастерил. От своего простого звания не открещиваюсь, а горжусь. Не поп, так в ризу не одевайся. Да и риза таким, как я, не к нутру. Раньше старые люди говаривали, и я повторяю за ними: бог не без милости, а мы не без доли. Ежели жил, то должна по тебе память остаться добрая... Отец в армию провожал Филиппа — наказывал храбрость и честь всегда при себе носить. Служил Филипп Ефимович образцово, ходил в активистах, авторитет имел — выбрали секретарем бюро танкового ба­ тальона... Армия— школа могучая. Она осталась у Чипурова в па­ мяти на всю жизнь. А потом— тот же славный сплавной участок Ко- гоньжа. Летом — плоты, зимой — трелевка в Борках... Из всех увлечений — единственная, пожалуй, и неизменная — это охота. С сыном брали медведя в берлоге. Лося однажды стрелял, пу­ ля прошла навылет и по хребту задела лайку по кличке Грозный. Свет меркнул в прекрасных и умных собачьих глазах, а им с сыном ду­ шу рвала на части жалость, досада на такую оплошность. Было печа­ ли, было... Директором стал не по желанию, а вот теперь — за восемь лет — понял, что нужен здесь был, и кое-что сделать успел. Что еще вспоминается? Личное взять? Любовь его к Вике, учи­ тельнице английского языка? Да полно! Разве это в газету надо? Встань с дивана, сядь снова к столу и напиши все о плане, о лесе, о нуждах своих. Пиши, а Румянцев поправит: он на писанине «собаку съел». Назавтра страницы прочел Николай Савельевич и сказал: — Суховато, конечно, но делово. Можно б лирики дать... Однако Павлинов решит, надо ли. — Какая там лирика, когда напряжение сплошное,— отмахнулся Филипп Ефимович. 64