Сибирские огни, 1987, № 10

— А знала бы ты, как моя жизнь с мужем клеилась? — Алевтина подобралась вся и выпрямилась, глаза ее мутный туман застлал. — Я на работе горбилась, мужик разгуляем ходил. — Это — конечно, — поспешила смягчить свой упрек Даша. — За девчонкой догляд в семье нужен больше еще, чем за мальчиш­ кой. Сыновья-то отрада моя, а вот дочь подкачала. — Муж ваш от водки отвадился, — мягко сказала Даша. — Надо дочь попытаться отвадить теперь. И все станет на место. — Твои бы речи да богу навстречу. Бабе в пьяном угаре потерять себя дважды два. Распоследнее это дело, когда баба пьет! Смотреть про­ тивно, так с души и воротит. Сама я тверезую жизнь прожила, дурного примера детям не подавала, упрекнуть меня не за что тут. А дочь моя там споткнулась, в училище. Видать, ни досмотра, ни воспитания в том заведении не было. Я уж ей всяко доказывала, а с нее — как с гуся во­ да. В печенки вино-то въелось! Осталось одно — в лечение девку отдать. Потерплю еще малость и сделаю, как с мужиком своим. Я если возьмусь, то добьюсь! Я проворная. Даша здесь полностью была на стороне Алевтины, выражала сочув­ ствие, одобряла, что именно так и следует поступить, ведь лечат же та­ ких, была бы только охота у самой ее дочери... Завечерело. Кончилась смена, за порогом столовой послышались го­ лоса, стали входить буровики, заказывать блюда, рассаживаться. С Алевтиной им не было от нефтяников никаких упреков, люди уходили из столовой довольные. Бывало, что питание вахтовиков скудело, и Даша начинала чувство­ вать себя виноватой, хотя перебои не от нее зависели. Тихая, не любя­ щая шума, она вдруг становилась ершистой, принималась тормошить бурового мастера Калинченко, а если того не оказывалось на месте, са­ ма звонила в Кудрино Блохину. И добивалась, что на буровую им до­ ставляли все по заявке полностью. Ужин обычно заканчивался быстро. Столовая опустела. С улицы до­ носился лишь шум буровой. Мороз навел узоры на окна. Перемыв и расставив посуду, повара разошлись. Тоскливость так и не покинула Дашу. Походив по балку со скрещенными на груди рука­ ми, она вскоре разделась и улеглась. Постель была холодной, неуютной. Натянув одеяло до подбородка, свернувшись калачиком, она постепенно угрелась. Крепко спала часа два, никто не тревожил ее, и сновидения не грезились, но в полночь проснулась вдруг, сна как не было. От такой неожиданности Даша даже привстала на постели, зачем-то перевернула подушку и снова легла. Та же тревога, что докучала днем, опять овладе­ ла ею. Не случилось ли что с Михаилом? Охота, тайга... Забрался к от­ цу в глухомань и не запропал ли уж где? Вспомнила все, что приходилось ей слышать об охоте, охотниках, о приключениях и бедах, какие бывали с ними. Михаил как-то рассказы­ вал ей о том, как Хрисанф Мефодьевич зимой в пропарину на Чузике прямо с лыжами ухнул, чуть не замерз, пока пробирался к зимовью, об­ леденелый был весь, в сосульках. Знала Даша и про гибель лайки Шар­ ко. Слушала рассказ Михаила и жалела собаку до слез. И еще думала про охотников, что за свои страсти им сполна приходится платить. У Михаила, конечно, отец опытный промысловик — и беспокоиться, вроде, нечего. И все-таки, мало ли что... Могли заблудиться, угодить в полынью. Могло ружье нечаянно выстрелить и поранить, убить. Могли оплошать у медвежьей берлоги... Словом, Даша дала тут волю вообра­ жению. Даже сердце стучать стало гулко, затылок болью схватило. Лю­ била она Михаила, вот и нагораживала, нагромождала одну картину страшнее другой. За все годы совместной жизни с Борисом Афанасьеви­ чем с ней ничего такого не бывало. Когда уезжал надолго — ожидала, конечно, но ровно, спокойно, без тени нервозности. А здесь так душу щемит, хоть вставай, одевайся и беги. А куда бежать? Бежать некуда. Отработает вахту, тогда соберется, полетит в Кудрино. И помилуются они с Михаилом, наговорятся всласть. Есть чем ей друга обрадо­ 21