Сибирские огни, 1987, № 10
Просто под рукой, кроме ремня, ничего не оказалось, а отрезать кусок веревки от вожжей Емельян пожалел. Застоявшийся за ночь жеребец резво взял с места, но, чмокая копы тами по раскисшей от ливня дороге, быстро выдохся. Езда походила на затяжной кошмарный сон. Несколько раз Емельяну хотелось застре литься. В такие приступы он нащупывал торбу с золотом и успокаивал ся. На полпути к Томску попалась неширокая речка с мостиком. Хобо- тюшкин утопил в ней берданку и картечные патроны. Заряженный на ган был надежнее ружья. Промокнув до нитки, в середине дня Емельян остановился у обнесенного высоченным бревенчатым забором одино кого дома на опушке мрачного урочища. Крепкий чернобородый ста рик в брезентовом плаще с надвинутым на голову капюшоном отворил добротные ворота и разрешил поставить жеребца под навес, чтобы тот не мок на дожде. Проголодавшийся Аплодисмент жадно набросился на лежавшую под навесом охапку свежего сена. В доме никого не было. Старик быстро вскипятил чайник. Наблюдая исподлобья за продрогшим Емельяном, с намеком сказал: — Коняга, паря, у тебя чистой орловской породы. Случаем, продать не намерен?.. — Это не мой конь,— буркнул обжигающийся чаем Емельян. — Вижу, что краденый, потому и приценяюсь. Не отдашь ли по сходной цене?.. Чувствуя, как заколотилось от страха сердце, Хоботюшкин выпучил на старика глаза: — Чего городишь, дед?.. Старик хитро подмигнул: — Испужался?. Ходочек тоже добрый. Может, его продашь, а?.. К следующему утру я так перелицую тележку — никакой хозяин не признает. — Зачем тебе ходок? — Цыгане тут таборами часто бродят, нуждаются в лошадях да телегах. — Так и быть, подарю ходок вместе со сбруей,— чтобы задобрить старика, сказал Емельян. — Если не шутишь, спасибо,— старик сунул руку за ситцевую з а навеску на русской печи и достал оттуда поношенный буденновский шлем с красной матерчатой звездой над козырьком.— В долгу не хочу оставаться. Возьми, паря, за твою щедрость. А картузик свой скинь. Ты в нем на жулика похож. Не заночуешь у меня?.. Хоботюшкин от ночлега отказался. Старик явно был, как говорится, ухо с глазом. За ночь он мог не только шутя прибрать к рукам торбу с золотом, но и косточки ночлежника зарыть надежнее, чем отец зарыл Жаркова. Наскоро допив чай, Емельян, даже не просушившись, закинул за плечи торбу, поверх нее натянул жарковский кожаный пиджак — отчего стал похож на горбуна — и, взобравшись на Аплодисмента, по скакал дальше. Вечером Хоботюшкин подъехал к леспромхозовскому поселку Кал- тай. До Томска оставалось рукой подать, но появляться ночью в большом городе Емельян не осмелился. Попросился переночевать к под слеповатой сгорбленной старушке, избенка которой стояла на отшибе, среди густого ельника. Старушка, близоруко щурясь, видимо, разгля дела на шлеме пятиконечную красную звезду и согласилась приютить «служивого». Хоботюшкин наконец-то просушил у раскаленной печки одежду и вместе с хозяйкой избы поужинал «чем бог послал». Уклады ваясь спать на полу, он тайком сунул за пазуху наган, а торбу подло жил под голову. Спалось плохо. В голове назойливо кружились во просы: что делать с золотом? как жить дальше? куда девать Аплодис мента?.. С восходом солнца Хоботюшкин приехал на Томский базар. При вязав жеребца к коновязи, стал подыскивать покупателя из людей крестьянского вида. Однако все, к кому бы Емельян ни обратился с 121
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2