Сибирские огни, 1987, № 10
что есть силы нахлестывал монголку, но разве могла она с гружеными санями убежать от мчавшегося размашистым наметом черного жеребца. Вскидывая белеющие ниже колен передние ноги, жеребец настигал Половниковых, словно стоячих. Когда он подскакал к саням метров на пятьдесят, Феде показалось, что прижавшийся к холке скакуна всадник в красноармейской, с шишаком на макушке, шапке будто бы вытаски вает то ли из кармана, то ли из кобуры наган. «Папаш! — закричал Фе- Дя.—Он стрелять в нас хочет!» — «Бей первым по ногам коня! — огля нувшись, крикнул отец. — Дуплетом бей не то нам — крышка!» Федя лихорадочно щелкнул курками и, едва поймав на мушку грудь жеребца, почти не целясь, разом надавил на оба спусковых крючка. Ружье из рыгнуло сноп огня и порохового дыма. Больно ударило в плечо. Жере бец, утробно заржав, со всего маху взвился на дыбы. Всадник, видимо, не удержавшись в седле, стал опрокидываться на спину. В этот миг из его вытянутой вперед руки блеснул огонек и что-то чмокнуЛю рядом с Федей. Услышав запоздалый, будто резкий щелчок кнута, звук на ганного выстрела, Федя ничего не понял. Сообразил он, что пуля из на гана попала в отца, только после того, когда тот прохрипел: «Кажись, отвоевался». «Папаш! Папаш!..» — закричал Федя. Отец с искаженным от боли лицом пытался все еще нахлестывать монголку, однако дорога из низины пошла в гору, и запарившаяся лошадь побрела шагом. Федя испуганно оглянулся — догонявший их всадник вместе с жеребцом остался за поворотом. «Не пужайся... Кажись, основательно ты подко сил... Аплодисмента... Теперь он нас не догонит»,— с трудом прогово рил отец, обессиленно передал вожжи сыну и наказал ехать в районную НКВД, к Тропынину Николаю. Федя хотел было перевязать отцу рану, но тот отказался: «Замерзну на морозе раздетый... Гони кобылу, гони»... — От этой раны отец ваш и умер?----- спросил Антон Бирюков, ког да Федор Степанович надолго замолчал. Половников утвердительно наклонил голову: — Много кровушки он потерял, пока до райцентра ехали. К Тропы нину мы средь ночи, прямо на квартиру, заявились. Николай разом фельдшера вызвал. Забинтовали папаше всю грудину, да уже поздно спасать его оказалось. — Кто же тот всадник был, который вас догонял? — Не ведаю. Промеж папашей и Тропыниным короткий разговор состоялся. Папаша шепотом поминал Жаркова, Хоботюшкина и еще какого-то Колоскова называл. С испугу я толком не понял, но, сдается, навроде кто-то из них начальником милиции в Томске служит...— Фе дор Степанович опять затяжно помолчал,— Провожая нас, Тропынин просил никому не рассказывать про то, какая беда с нами случилась. Мне шепнул, мол, если папашка помрет, не надо звонить по деревне, что его застрелили. — Может, вы не поняли Тропынина? — уточнил Бирюков. Не,^ тут я все правильно понял. Видно, Николаю хотелось сохра нить в тайне нашу перестрелку с тем всадником, на Аплодисменте... — Больше вы Тропынина не видели? — На похороны Николай к нам приезжал. Когда папашу погребли, беседовал со мной с глазу на глаз. Интересовался, где та милиция в Томске находится, в какой папашка был. Я сказал про надпись «Шоко ладно-паровая фабрика Некрасовой» на стене кирпичного дома. — Сколько же вы патронов по всаднику выстрелили? — Сразу два картечных заряда спалил, — мрачно ответил Федор Степанович и вдруг испуганно глянул на Антона,— Я не по всаднику стрелял, в ноги жеребцу метил... — Федя, тебя никто не торопит, повспоминай хорошенько,— опять посоветовал участковый. Половников спокойно посмотрел на него: — Дак, я и не тороплюсь. Чого тут вспоминать? Два патрона ис пользовал по ногам жеребца. Кротов кашлянул в кулак: 98
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2