Сибирские огни, 1987, № 9

от голода уже не тряслись, от сытости голову затуманило, и стала на­ валиваться сонливость. Но спать не придется, он это знал. Будет зыб­ кое, хмарное состояние, когда не поймешь — или спишь, или бодрству­ ешь. Вот вроде в сон унесло, а как укусит холод за бок, за спину — соскакивать надо, швырять дрова в огонь, обогревать божий свет... Согреть бы чаю, натаять снега, но котелок вместе с хлебом к седлу был привязан. Думал, дойдет до Солового, вынет горбушку, рубанет ее то­ пором и резделит между собой, конем и собакой. А вышло: не хлеба краюху отдал — мерина на съедение зверюгам! И опять брало зло Хри­ санфа Мефодьевича. Давно он такого не чувствовал... Крутился на лапках пихтовых по-всякому: то головой к огню, то но­ гами, то спиной, то лицом. Навзничь ляжет — черный полог висит, дым с искрами крутится. Мгла над тайгой, все звезды затерло, хоть бы одна где взблеснула, обрадовала. Михаил, поди, весь испереживался там, тоже не спит, не дремлет, выходит на улицу ночку послушать. А она ти­ хая, ночка-то, ни треска, ни шороха... Вздыхает Хрисанф Мефодьевич, выпускает тепло из себя в пазуху — все не на ветер. Не спал ведь, от озноба в клубок сжимался, а облегчение почувство­ вал: в висках ровный стук, колени ломить перестало, и ступни уж не жгло от долгой дневной ходьбы. И вновь озорная мыслишка закралась, хвастливая, что дюжой еще, не износился донельзя, как иные знакомые с давних времен охотнички, может за раненым зверем по буреломнику чертомелить, ночь зимнюю у костра проводить! Так подумал и усты­ дился вдруг: разве же это годы, что у него за спиной стоят. Ни он, промысловик Савушкин, никто другой в Кудрино не имели такого пра­ ва — в старье записываться в шестьдесят с небольшим лет, потому как стоял перед ними пример разительный — Крымов дед, Митрий Павло­ вич. Вот тому да, говорить о преклонности можно, у него пятый год второго столетия почат! И ходит еще, и крякает, зубоскалов да разных лентяев одергивает. Былинный старик, истинно сказочный! Бородой бел, умом светел, говорить начнет — слов не жует, не шамкает. А ногами вот — тоже мается. Однажды было совсем уже слег дед Крымов, но племянник его, Ру- мянцев-то Николай Савельевич, свою матушку ему на подмогу отпра­ вил, Лидию Евтихиевну. Знаменита она по части исцеления от иных болезней, дар у нее, говорят, от природы — пальцы, как зрячие. По-науч­ ному как-то Савушкину это все объясняли, да он слово забыл, мудреное больно. Старуха тоже уже к девяноста годам подбирается, но она сама моет, стирает, огород держит. В Парамоновке к Лидии Евтихиевне до­ рожка проторенная. И костоправ она, и грыжу лечит, и от испуга детей. Поможет, но брать за труды — ничего не берет. Вот она и верну­ ла Крымову деду подвижность — опять ходит по Кудрино с батожком. Поставить на ноги поставила, но сыну сказала: — Сынок-те мой, Коленька, слушай... Твой дядька бодрится, но из годов он уже выжил. Плох стал старик, плох. Не долго-те стучать ба- тОжком-то осталось, шагами улочки мерять... Да я и сама уж такая, считай, загробная... Николай Савельевич эти слова матери по селу не разнес, утаил даже от жены Кати, только Хрисанфу Мефодьевичу передал по секрету, когда Савушкин как-то стал на ломотье в коленках жаловаться, на поясничную боль. Румянцев ему советовал к старушке обратиться, пока недуги не застарели и годы еще не ушли. Но охотник-промысловик забоялся: вдруг Лидия Евтихиевна такое, прозрение выкажет, такое чутье наведет на него, что не только болезнь учует, но и тот узелок узрит, в котором судьба есо спрятана, годы от роду отпущенные? Нет, не пойдет он к ясновидящей старухе, хоть она и родная мать его лучше­ го друга. Так-то, не зная, где и когда предел твой наступит, жить спо­ койнее... Думы привязчивы, лишь окажись в неподвижности, расслабься душой и телом. Прилипчивы, как паутина льнут, ни рукой отвести, ни рукавом стереть.