Сибирские огни, 1987, № 9

от, тайги отворачивает. Гм... крепкий, ядреный! Вон не идешь, а катишь­ ся. Эх, под мое бы сырое тулово да голенастые ноги! Голова у ног, конечно, ума не просит, а тут вышло наоборот — ноги спрашивают: пошто ты нас натруждаешь, лезешь вперед? Как назад ворочаться будешь? Или времени много прошло, или в глазах замутилось, но воздух из синего блеклым стал, мутью подернулся. Пегий издалека начал подавать голос, и это подхлестнуло Хрисанфа Мефодьевича. Если собака залая­ ла, то или учуяла близко зверя, или видит его... Согжой делал частые лежки, оставляя на каждом месте темные пятна крови. «Близко, близ­ ко... Гони, гони!» — стучало в висках Савушкина. Все ближе теперь слышался лай, и вот охотник увидел оленя. Согжой лежал под выворот- нем, а возле него метался и свирепел пес. Пегий едва не хватал зверя за морду, чуя, как тот обессилел совсем... Хрисанф Мефодьевич снял ружье, перевел предохранитель, приготовился стрелять и в это мгнове­ ние услышал далекое, исступленное ржание Солового. — Не своим голосом ржет? Что с ним такое доспелось? — спросил сам себя охотник и только потом выстрелил... Свежевал и все думал, почему ржал его старый конь. И не мог прий­ ти ни к какому выводу. Всегда он оставлял Солового при скрадывании зверя, и тот понуро стоял в любую погоду, не подавая ржания. Хрисанф Мефодьевич с согжоем управился быстро — не лось, поди: и души в нем, и мяса немного. Трофей уложился в два мешка. Он их связал капроновым шнуром и подтянул на сук повыше, сделал затесы на ближних деревьях, чтобы потом вернуться сюда уже на Соловом. Рога, аккуратно с черепа срубленные, взгромоздил тоже на сук. Ло­ синые у него разные были: и широкие, как лемеха, и узкие, с гладкими ножевыми отростками. А вот оленьих не было. Да и добыл он второго согжоя за свою жизнь. Прежде редко сюда заходили северные олени... — Тяжко сегодня мне, тяжко, — произнес в глухой тишине Хрисанф Мефодьевич и услышал, как заворчало у него в пустом животе, и почув­ ствовал, что тошнота подкатывает. Подхватил снегу, сжал в горячей ладони, сунул комочек в рот... Захолодило язык, заныли зубы. — Теперь бы горбушку ржаную умять! — Но хлеб остался в котомке, а котомка — к седлу приторочена. За подранком заторопился — только мешки да бечевку взял. Топорик с ножом к опояске были пристегнуты. И опять в голове застучало, в груди заныло: с какого такого испуга Соловый ржал? Пегий облизывался, наглотавшись горячих оленьих внутренностей, в глазах — сонливая леность; лежит на боку, распластавшись, будто уже и спешить некуда, и забот никаких. Сытость собаки, ее облизыва­ ние вызвали у Хрисанфа Мефодьевича новый приступ голода. Он попро­ бовал съесть кусочек сырой печени, но без соли и хлеба с трудом проглотил: печень горчила и пахла кровью. Потом на костре надо будет поджарить... А сейчас поскорее к лошади, сесть в седло и полегоньку, не торопя тоже голодного коня, двигаться к зимовью — к теплу, к горячему чаю. Вот жарко недавно было, а теперь уж знобит. В зимовье Михаил давно уж нажарил, напарил и поджидает отца. Как хорошо, когда светит лам­ па, потрескивают в печи дрова! Сбросить одежду, разуться, залезть на постель, дышать глубоко, спокойно — не в запал, как на этой погоне. Лежать и чувствовать, как ноют суставы, все косточки — сладко, томи­ тельно ноют! Михаилу он станет рассказывать по порядку, с подробно­ стями, картины минувшего дня, постепенно голос его будет слабеть, затухать, и он провалится в соц, как в темный мешок. Сладко думается на холоде о теплой избе и отдыхе... Продвигался Савушкин медленно на занемевших ногах. Колени гу­ дели, в них при упоре щелкало. И поясницу теснило — будто обруч натягивался. Вот откажет вдруг в одночасье — конец, околевай в сне­ гах, никто тебе не поможет. Надо бы стать на ремонт, поправить суста­ вы и поясницу, а то ведь беда упадет и придавит. Покойный батюшка 59