Сибирские огни, 1987, № 9
Даша помалкивала. Опять ее напарница завела разговор, начала «выкипать словами», как суп из котла. Котел, когда из него на плиту на вар выплескивается, можно утихомирить —отчерпать лишнее или чер пак в нем утопить. А тут... — я своему мужу говорю: «Тебе в новогоднюю ночь по графику вы падает дежурство, так ты смотри у меня, не напейся, идол!» А он мне: «Разве солярки мастер подаст!» Ишь, змей, как вывернулся! Так я ему и поверила... Крепко взялись у нас с пьянством бороться —хорошее дело! Но свинья лужу найдет. Вон на одной буровой бригада вылакала какой- то отравы из иностранной бочки,'думали, что это спирт питьевой. Ну и... сразу двенадцать человек окочурились! Горе-то семьям какое. У многих и жены, и дети были... — Да, беда, когда люди не думают, что творят. — Вот о том же и я толкую. _ А на своего мужа вы зря, тетя Алевтина,—продолжала Даша. Ваш муж бросил пить. Он хороший электрик. Я своими ушами слышала, как его Калинченко хвалил. Разве не так, тетя Алевтина? — Да, наверно, и правда. А костерю его, жучу я для острастки. Мно го он кровушки мне попортил! Ведь ни в какую лечиться не ехал от про клятого алкоголизму! Да прижали ухватом к стене, надели горшок-то на бестолковую голову... Ничего, выправился. Уж год, как блюдет себя. Вот боюсь — в новогодье не срезался бы... — Да к нам сюда не привозят спиртное. Вахтовики в городе досмотр в аэропорту проходят, с бутылками их сюда не пускают. Чего вы боитесь? — Они, антихристы, из глубины земли выроют! Алевтина Щекина была сухореброй, невысокого роста, с беспокой ными, настороженными глазами, с морщинистой смуглой кожей на уз ком, дряблом лице. Когда она поступала на должность второго повара, Даша подумала, что Щекина, должно быть, больна, но орсовский на чальник Блохин ее успокоил: _ Болтлива, но во всем остальном — здорова. Медицина обследова ла. Так что пускай вахтуется. Ты просила подмоги — я отыскал. Алевтина носила очки, которые у нее постоянно сползали с хряще ватого носа, угрожая упасть в квашню или в котел со щами, но ни разу еще не падали, потому что она ловко их успевала подхватывать изгибом кисти, сопровождая этот отработанный жест визгливым выкриком. Алевтина себя показала довольно сносным поваром. Добросердечная, кроткая Даша с ней вполне уживалась. Но словесные извержения Ша киной Даше невольно приходилось терпеть: она старалась отгоражи ваться от них молчанием. Позже у Алевтины открылся еще один не достаток: тетка любила соваться в чужую душу. Когда Даша ушла от Харина, Щекина чуть ли не сводницей вызвалась быть. В мягких выра жениях Даша остановила ее, Алевтина на время умолкла, однако не успокоилась. — Удумала, Даха-милаха, — напустилась она как-то опять на Дашу, словно на дочь свою. — Тихая, тихая, а вон какого бугая от себя оттолкнула! — Тетя Алевтина, я вам не позволю... — Сперва я скажу, а там считай, как хоть! Понимаешь ли ты, что баба без мужика — хуже вдовы? Одной жить прохладно, да спать не повадно! Гляжу на тебя: то ты весела, то сама не в себе. Вот и выходит, что некстати печальна, не к добру весела. Я мать — понимаю, а у тебя еще деток не завелось. Алевтина умолкнет, отдышится и опять ухватится за слова, ловко их нижет — как бусы на ниточку. Терпеливость Даши, ее застенчивое молчание понимается Алевтиной превратно и только подхлестывает гор ластую, говорливую бабу. — Я троих родила,— продолжает она. — Два сына, погодки, давно армию отслужили, вернулись со службы, пошли, значит, в скотники, женились и, слава богу, живут в достатке и радости. А дочь Клавка, 47
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2