Сибирские огни, 1987, № 9

Ледяная, все нарастающая скала мешала нормально работать. Ее разрушали ломами, потому что бульдозером было нельзя: газ мог в любое мгновение вспыхнуть от выхлопной трубы. Накаленный морозом металл прихватывал руки, а воздух заклинивал дыхание. В зоне струи и того тяжелее было: образовавшийся вакуум букваль­ но втягивал человека. Соблюдали великую предосторожность, иначе любая оплошность могла привести к гибели. О жуткой силе струи можно было судить по тому, как сдирала она с рук верхонки — слоями, волок­ нами, точно ножом. Верхонок натягивали по пять пар. С открытым газом боролись больше недели. Сколько раз подводили задвижку, массивную, многопудовую, но она отлетала, точно пушинка... И все же фонтан закрыли! Наступила мертвая тишина после адского воя. Люди не узнавали себя. У кого онемели зубы, язык и десны от виб­ розвука. Поднесут ко рту ложку или кружку с чаем, а губы — как замо­ роженные: глотать тяжело и вкуса язык не чувствует. Другим казалось, что у них шевелятся волосы, шапка сползает, «глаза вразбежку и мозги набекрень». Теперь, когда джинна снова загнали в бутылку, законопатили в пре­ исподней, можно было дать волю шутке, смеху. И находились, как и всегда, остряки, мастера на забористые словечки, но все равно бравада была натужная, какая-то жеваная. Тишина и мороз поглощали малейшие звуки. Вскоре площадка на буровой опустела. С Мержиным дело совсем было худо. До Игрима от буровой он еще держался, а когда из машины вылез, то еле стоял на ногах: они сдела­ лись ватные. Заставил себя встряхнуться, что-то даже сказал веселое и повалился на снег, теряя сознание. «Удар? Или просто обморок?» — спрашивали себя те, кто нес его длинное тело на руках до ближайшей избы. Навстречу им вышел хромающий ханты, распахнул двери, показал на кровать. Мержина положили, хозяин избы накрыл его меховым одея­ лом, помог снять унты, подтолкнул вторую подушку под голову. Острый нос Николая Филипповича заострился еще сильнее, сжатые губы обес­ кровились, кожа лица посерела. Время близилось к ночи. Врачей на вер­ толете привезут только утром. Ханты сказал, что он за больным догля­ дит Д. дасх лекарство и чаю согреет, он понимает, сочувствует: сам ин­ валид, провоевал почти всю войну, пока ноги не лишился. — Худо болеть, шибко худо, — заключил ханты. Сознание к Мержину то возвращалось, то затухало. Он улавливал звуки, но не в силах был открыть глаза. Ноздри ему щекотали терпкие запахи шкур: к ним примешивались мягкие ароматы запаренных трав, которыми ханты поил его из деревянной ложки. Слух Мержина различал лай собак в поселке и поскрипывание протеза хозяина дома, когда тот прошагивал комнату. Ханты страдал одышкой, и Николай Филиппович отмечал в своем оглушенном сознании, что он сдерживает дыхание, под­ ходя к постели, чтобы просунуть руку под одеяло и осторожно ощу­ пать ноги больного... Мержин чувствовал его прикосновение, и в голове отрешенно мелькало: «Жив... Пока жив... Да и жив буду!» В нем укреп­ лялась, росла та сила, которая так необходима больному, чтобы выпу­ таться из липких тенет недуга... К утру Николай Филиппович, кажется, полностью оправился от удара,' согласился еще выпить настоя из трав и поесть отварной нельмы. Благодарил хозяина, пожимая его сухую, костистую руку. — А правда, — сказал он, — живот смерти не любит! — Понимай! Шибко тебя понимай! — одобрительно вскрикнул хан­ ты, сидя на крашеной лавке у печи. Прибывшие березовские врачи поставили Мержину два укола подряд и начали охлаждать его пыл: — У вас неладно с сердцем. Вы, товарищ, не транспортабельны. 35 2 *