Сибирские огни, 1987, № 9

Даша была ошарашена. Она ожидала ругани, крика, думала, что на нее ушатами грязь польется, а тут — покаяние, прозрение, чуть на коле­ ни не падает ее угнетатель, деспот. Да правда ли это? Может ли быть такое перерождение? Игра, игра! Не верит она, ни за что не поверит... А если даже и правда — поздно уже. Есть у нее человек, которого она любит... С побледневшим лицом, опущенными глазами Даша одного же­ лала: скорее бы это кончилось. Потом была ее просьба: — Разведите, пожалуйста, нас. — Голос ее был тонкий, дрожкий. — Я все равно к нему не вернусь. Детей у нас нет... И в этот момент Харин заплакал. Крутые плечи его обвисли, по се­ рым, вдруг как-то разом одрябшим щекам текли натуральные* не притворные слезы. Даша не выдержала и тоже заплакала, но прошеп­ тала: — Все равно разведите... Но в загсе дали отсрочку. ГЛАВА ВТОРАЯ 1 Сибиряка, да еще бывалого, расстоянием не удивишь и стужей не испугаешь. Стоит сибиряк на ногах испокон веку твердо, вынослив, раз­ машист, удал, невзгоды ему не в диковинку, и если путь ненароком вдруг заколодит, он, разве что, остановится, поосмотрится и решит, как ему дальше быть. В разных местах необъятной сибирской земли уроженец ее на свой лад скроен, но скроен умно и сшит крепко — сухожильными нитками, которые не размокают, не преют и поддаются износу не скоро. Корен­ ной сибиряк в любом доступном ему деле спор, не прихотлив и, коли нужда приспичит, работу — тяжелый воз — может тянуть, как вол, если время-поветрие не обленило его, корысть не испортила душу, не взяла за сердце тяга к легкой и сладкой жизни. Конечно, и в Сибири-матушке народ был и есть разный, но людской костяк, становой хребет, и поныне прочен, могуч и, как говорится, дай бог ему оставаться таким на веки вечные. Сибирью можно легко заболеть и никогда от этого приятного недуга не излечиться. Тот, кто Сибирью пленен, останется ее пленником до кон­ ца дней своих. Счастливый пленник! Владимир Иванович Краюхин еще относительно молод, но уже двад­ цать три года успел прожить в Нарымском крае. И не кается, не мечтает сменить полушубок и меховые унты на легкий южный наряд. Деревень­ ку свою на Ладоге, где родился и рос в крестьянской семье, вспоминал, но мимолетно как-то, наплывом: накатит, мелькнет что-нибудь из дале­ кого детства, шевельнется в душе и удалится, растает. Чаше другого вставали в памяти послевоенные годы, холод и голод, поездки на лоша­ дях в школу в соседнее село, заснеженная дорога, и как гнались однаж­ ды за ними волки, и возница гнал кнутом и криком храпящего, взмылен­ ного коня. Розвальни на раскатах швыряло, ребятишки вцепились в возницу, в отводья. И чудом никто не свалился в сугроб — на растерза­ ние голодным хищникам. Эта картина вставала в сознании отчетливо, когда приезжал на Ла­ догу, в ту деревеньку свою, бродил по дорогам, полям. Те места измени­ лись с той давней поры, тоже было немало настроено и домов, и заводов и элеваторов, но ничто не могло здесь сравниться с Сибирью — все было дробнее, мельче. Стройки не поражали масштабом. Расстояния не меря­ лись сотнями верст. А уж о тысячах километров и слов нет. Побродит Владимир Иванович вдоль-поперек отчего края, повидает родных, знако­ мых и затоскует вдруг о нарымской земле, заторопится в тамошние 21