Сибирские огни, 1987, № 9

дители? Но редкий родитель учит детё­ ныша злу, редчайший обучает воровству и пьянству... Среда? Пожалуй. Это посиль­ нее учителя и родительского внушения... Согласимся. Да и родители бывают... Чему доброму мог научить Орлова отец, пьяни­ ца и дурак... Что можно воспринять от та­ кого папы? Дважды я бывал у Орлова, дважды выслушивал пьяный бред, бес­ смыслицу, настоенную на матюгах и выра­ жениях вроде такого: «Ну, вот вы ученые, а мы — неученые...» Уходил подавленный, расписался в собственном бессилии. Да-с, расписался... Ведь и Макаренко не всех перевоспитывал. И в судах вам скажут — есть неисправимые. Есть они, чей жизнен­ ный путь от первой зуботычины и краденых пятаков до детской комнаты, от детской комнаты до колонии несовершеннолетних, а там — и до колонии особого режима. И ничего не помогает. Кто тут виноват? Сре­ да? Наследственность? Воспитатели? Да не проще ли простого — с а м ч е л о в е к , с о з н а т е л ь н о и д у щ и й по п у т и з л а . Почему же не может быть такого? Сам человек! Сам!» Эти рассуждения молодого героя Н. Ни­ конова самым удивительным образом пере­ кликаются с раздумьями другого литератур­ ного персонажа — Леонида Сошнина из романа В. Астафьева «Печальный детек­ тив». Впрочем, судите сами. «Почему не от своих учителей, а у Ниц­ ше, Достоевского и прочих давно опочив­ ших, да и то почти тайком, надо узнавать о природе зла? В школе цветочки по ле­ песточкам разбирали, пестики, тычинки, кто чего и как опыляет, постигали, на экс­ курсиях бабочек истребляли, черемухи ломали и нюхали, девушкам песни пели, стихи читали. А он, мошенник, вор, бандит, садист, где-то вблизи, в чьем-то животе или в каком другом темном месте затаив­ шись, сидел, терпеливо ждал своего часа, явившись на свет, пососал мамкиного теп­ лого молока, поопрастывался в пеленки, походил в детсад, окончил школу, институт, университет ли, стал ученым, инженером, строителем, рабочим. Но все это в нем было не главное, поверху все. Под нейло­ новой рубахой и цветными трусиками, под аттестатом зрелости, под бумагами, доку­ ментами, родительскими и педагогическими наставлениями, под нормами морали жда­ ло и готовилось к действию зло. И однажды отворилась вьюшка в душ­ ной трубе, вылетел из черной сажи на метле веселой бабой-ягой или юрким бе­ сом диавол в человеческом облике и при­ нялся горами ворочать. Имай его теперь милиция, беса-то,— созрел он для преступ­ лений и борьбы с добрыми людьми, вяжи, отымай у него водку, нож и волю воль­ ную, а он уж по небу на метле мчится, чего хочет, то и вытворяет». Поразительное созвучие мыслей, не прав­ да ли? Не хотелось, да и не совсем умест­ но в данном случае распространяться на тему, что вот, мол, как бывает зачастую в нашей литературе. Провинциальный пи­ сатель давно и притом достаточно смело, умно, остро поставил важную общественную проблему — а резонанса по сути никакого. Но вот спустя десять с лишком лет ту же проблему поднимает известный, большой писатель — и в критике раздаются тотчас 170 восторженные возгласи: смотрите, как смело, актуально, своевременно!.: Конечно, тому есть простое объяснение: одно дело, когда Вопрос ставит периферийный литера­ тор, и совсем другое, когда тот же вопрос произнесут уста писателя «с именем», с всесоюзной известностью. Но не слишком ли тривиально такое объяснение? Не гово­ рят ли подобного рода факты о том, что нам надо лучше знать и внимательнее сле­ дить за литературой, создаваемой и вы­ пускаемой на периферии, «во глубине Рос­ сии»? Тем более и сам В. П. Астафьев дав­ но ратует именно за такое — заинтересо­ ванное, пристальное, «хозяйское» отноше­ ние к писателям, живущим и творящим в литературных провинциях. Но это, как го­ ворится, к слову. Продолжая, а точнее завершая разговор о повести Н. Никонова, хотелось бы осо­ бо подчеркнуть, что произведение это, бу­ дучи по сюжету типичной, традиционной «педагогической поэмой», по содержанию, по пафосу своему выходит далеко за пре­ делы сугубо «школьных» проблем. Читая ее, мы вместе с автором, вместе с его ге- роем-рассказчиком и недоумеваем, и него­ дуем по поводу того, что в нашем обще­ стве, при всех его достижениях и завоева­ ниях, слишком еще много «дряни», которая и не помышляет «редеть». Наоборот, она пытается еще глубже укорениться, утвер­ дить себя, распространить ползучим путем свою «философию», узаконить свой образ жизни. Автор, естественно, призывает бо­ роться с «выродками» (его собственное вы­ ражение) всех мастей и обличий. Но — что самое главное и ценное — показывает, как именно можно и нужно выметать эту «дрянь», очищаться от нее. Владимиру Ру- кавицыну, как уже было сказано, удается в конце концов создать из своего «рабоче­ го одиннадцатого» настоящий, сплоченный коллектив, который именно благодаря этой сплоченности дает сокрушительный отпор злостному хулигану Орлову и его «кодле». И в этом, на первый взгляд, тра­ диционно-благополучном финале заложен большой смысл. Ибо, перефразируя извест­ ное выражение, каждый маленький, но дружный коллектив есть тоже ячейка об­ щества. И победить зло, выкорчевать, из­ ничтожить его раз и навсегда можно толь­ ко так — противопоставляя ему, создавая повсеместно эти крепкие, здоровые ячейки. Читатели и критики, внимателно следя­ щие за творчеством Н. Никонова, очевид­ но, обратили внимание на такую особен­ ность. Последние произведения писателя (имеются в виду те, что созданы в конце 70-х — начале 80-х годов) относятся к так называемой «бессюжетной» литературе. Н. Никонов все чаще и охотнее обращается к свободной, эссеистской форме, о чем го ворят уже сами подзаголовки: «публицисти­ ческая поэма», «повествование в размыш­ лениях», «записки художника». Думаю Подзаголовки эти сами по себе достаточж ясно и недвусмысленно дают ответ, почем) писатель стремится выйти на «прямой кон­ такт» с читателем — не прибегая ни к ка­ ким фабульным ухищрениям, ни к каким сюжетным «приманкам». Темы и проблемы, которых он касается в своих последних ве-