Сибирские огни, 1987, № 9

н и из «университетов», которые прошел герой Никонова в пору своего отрочества. Другим «университетом» стала школа, та самая «сорок пятая мужская», куда герой попал по воле тогдашнего наркома просве­ щения и где он долго не мог прижиться, да, собственно, так и не прижился, вынуж­ ден был бросить учебу и пойти работать на завод. О главах, посвященных «сорок пятой мужской», стоит сказать особо, по­ тому что целое поколение прошло через та­ кие вот школы-казармы с их дикими нра­ вами и жестокими порядками. Однако опыт тех школ, той педагогики, вообще вся их ат­ мосфера заслуживают полного права быть воспроизведенными в живых картинах и образах. Этот опыт поучителен во многих отношениях, потому что в педагогике, как ни в какой, пожалуй, другой сфере, все, вплоть до нелепейших ошибок, заслужива­ ет самого пристального изучения и осмыс­ ления. К этому надо еще прибавить, что Н. Никонов, сам в прошлом педагог, испы­ тывает особое пристрастие к вопросам вос­ питания— именно в «Глаголе несовершен­ ного вида» начинает звучать в его творче­ стве еще один неумолкающий мотив, мо­ тив о том, как, говоря словами В. Тендря­ кова, необходимо «совершенствовать чело­ веческую сущность», воспитывать, песто­ вать настоящих граждан. Н. Никонов описывает школу того пе­ риода, когда там проводился один из са­ мых, пожалуй, сомнительных за всю исто­ рию советской педагогики экспериментов. Я имею в виду уже помянутое выше раз­ дельное обучение. Порочность этой нарком- просовской директивы видна была лю­ бому здравомыслящему человеку, в том числе и самим «подопытным кроликам», жертвам этого «широкого эксперимента». «Великие преобразования в школе, — за­ мечает автор, — имеют одну тяжелую сто­ рону — последствия их в первую очередь выносит маленький человек, простая и, наверное, не вполне понятная преобразова­ телю человеко-единица». К сему остается лишь добавить, что в данном случае «вели­ кое преобразование» возрождало далеко не лучшие традиции русской дореволю­ ционной школы. Раздельное обучение, ис­ кусственно отчуждавшее мальчиков и де­ вочек, лишавшее их возможности естест­ венного общения в нормальных, повседнев­ ных обстоятельствах, создавало, а точнее сказать воссоздавало, с одной стороны, в женских школах, атмосферу пресловутых пансионов благородных девиц, а с другой, в мужских школах —■самые дурные, самые скверные нравы и обычаи российской бур­ сы. Н. Никонов не жалеет ни иронии, ни сарказма, живописуя повседневную жизнь этой бурсы образца сороковых годов ны­ нешнего века. «Текли дни в буйном аду — дни, отмеченные скукой уроков, драками, возней на переменах, курением ц залитой мочой гадкой уборной, которую словно бы никто не убирал. Курили взатяжку, кто не умел — учился. Курить, плевать сквозь зубы, петушиться, употребляя целый лек­ сикон матерщины, считалось признаком си­ лы, а сила в придачу с наглостью, какой-то особой постоянной злобностью и умением «блатнячить» ценилась высоко. И мы ста­ рались показать эту силу, конечно, на тех, кто послабее, кто еще не научился давать сдачи и скалить зубы». Но это еще были далеко не все «преле­ сти» школьного житья-бытья эпохи раз­ дельного обучения. В сорок пятой мужской (как, впрочем, и во всех других подобных «казармах») наряду с властью кулака, наряду с узаконенным измывательством сильного над слабым, старшего над млад­ шим — существовала еще одна гнусная традиция, тоже возрождавшая в первоздан­ ном виде нравы дореволюционной бурсы. Здесь в неменьшей степени, чем грубая физическая сила, ценились деньги, дорогие вещи, «шикарные» папиросы. А обладатели этих «богатств» пользовались таким же авторитетом и ореолом почтения, что и об­ ладатели увесистых кулаков. Сынки гене­ ралов, полковников, директоров крупных предприятий были здесь на особом положе­ нии, составляли своего рода элиту, куда прочая «шваль» не допускалась. Эти не­ доросли-аристократы на вечерах танцевали с самыми красивыми девочками, почти в открытую курили свои «Казбеки» и «Гвар­ дейские», собирались «узким кругом» каж­ дую субботу-воскресенье у кого-нибудь на квартире. Не случайно одна из сюжетных линий повести, едва ли не самая интригую­ щая и напряженная, строится на том, как Толя Смирнов, влюбившись в девочку из этого «высшего света», выдал себя за сына полковника, чтобы только удостоить­ ся внимания со стороны Лиды, чтобы лю­ бой ценой попасть в этот «круг». История эта, как мы помним, закончилась для героя самым печальным образом. Но куда пе­ чальнее другое. Читая страницы, изобра­ жающие «сладкую жизнь» генеральских сынков и дочек, воочию и с горечью убеж­ даешься, что отвратительная эта традиция, когда детки высокопоставленных родителей образуют свои «кланы», идет еще вон с каких пор. И — что самое груртное — с годами «традиция» не исчезла, скорее наоборот — упрочилась, обрела еще более уродливые формы. Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить главу об английской школе из романа Е. Евтушенко «Ягодные места». Может показаться, что здесь налицо не­ кое противоречие. Ведь не далее, как не­ сколькими страницами раньше, мы утверж­ дали: в войну и первые послевоенные годы сложилась атмосфера всеобщей нетерпи­ мости ко всем, кто прятался за спины дру­ гих, а уж тем более к тем, кто сидел на чужой шее, жил за счет других. Так поче­ му же, спрашивается, полуголодная, разде­ тая, разутая безотцовщина, составлявшая абсолютное большинство в «сорок пятой мужской», не тольцо не презирала «элиту», но наоборот, заискивала, чуть не раболеп­ ствовала перед ней? Однако тут действова­ ла совсем другая логика. Ведь только- только кончилась война, и каждый под­ росток с благоговением взирал на любого увешанного орденами и медалями фронто­ вика, а если еще награды эти сверкали на кителях полковников и генералов... Впро­ чем, вот самое что ни на есть наглядное свидетельство, как, какими глазами смотре­ ли мальчишки «сорок пятой» на настояще­ го полковника, командира дивизии, явив­ шегося однажды в школу поинтересоваться успехами своего сына. «Высокий, седой, в 165