Сибирские огни, 1987, № 9

поступках главный нравственный принцип нашей жизни «человек человеку — Друг, товарищ и брат». Но в то же время — и об этом столько уже написано и наговорено — сейчас как никогда нагло бесстыже под­ нял голову обыватель, воинствующий ме­ щанин. Причем мещанин «новой форма­ ции», во-первых, многолик (это и рвач- стяжатель, и деляга-карьерист, и бюрократ, и конъюнктурщик от искусства), во-вторых, в совершенстве владеет всем арсеналом, всеми приемами социальной демагогии, что особенно проявляется в его умении подве­ сти под свои самые гнуснейшие замыслы и намерения мощную «базу», выдать свои шкурнические поползновения за государст­ венные интересы и соображения... Действи­ тельно, неладное творится с людьми, в том числе и с людьми, облеченными высокими полномочиями, занимающими крупные посты, и недаром с трибуны XXVII съезда КПСС прозвучали горькие и честные слова о «перерождении» определенной части от­ ветственных работников, вставших на путь служебных злоупотреблений, взяточничест­ ва, протекционизма. Писать обо всем этом больно и скорб­ но, но вместе с тем нельзя не проникнуться и гордостью за нашу литературу, которая давно выявила, обозначила, предала глас­ ности многие негативные явления, с кото­ рыми партия призывает ныне бороться са­ мым нещадным образом. Вспомним: разве не обличал еще в 70-е годы Н. Думбадзе взяточничество и протекционизм в их са­ мых наглых, самых уродливых формах? Разве не призывал В. Шукшин извести под корень всякого рода «энергичных людей» — эту накипь и нечисть, порожденную пре­ словутой «теневой экономикой» и нагло процветающую в ее тени? Или В. Распу­ тин — разве не предостерегал он еще в 60-е годы о необратимых, пагубных по­ следствиях «гэсовского бума», когда ради сиюминутной выгоды затопляют огромные пространства плодороднейших угодий, сти­ рают с лица земли десятки деревень и сел — исконных русских житниц?.. Упорно ука- зуя на все эти парадоксы и «феномены», недоумевая, гневаясь, взывая в взыскуя, литература таким образом исполняла свое главное предназначение — формировала общественное мнение, призывала, где внес­ ти существенные коррективы, а где самым решительным образом пересмотреть давно сложившиеся взгляды на те или иные яв­ ления. И я думаю, не будет никакой на­ тяжкой сказать, что свою лепту внес здесь и Н. Никонов, который тоже вместе со все­ ми честными писателями земли российской бьется над этим вопросом: «Что же с нами происходит, люди?», Но пришел Н. Никонов к этому горькому откровению, конечно, не сразу и пришел, если можно так выразиться, традиционным путем. Будучи, как уже сказано, человеком, пережившим войну в подростковом возрас­ те, Н. Никонов прежде написал несколько произведений, посвященных судьбе своего поколения. Прямо скажу: это не лучшее из всего им написанного: лично мне (да и не только мне, если судить по отзывам кри­ тики) более интересен зрелый Никонов — автор «Моего рабочего ’одиннадцатого», «Следа рыси», «Золотого дождя», «Стари­ ковой горы» — произведений, написанных на высоком художественном уровне, испол­ ненных множества поразительно верных, тонких, точных наблюдений над сегодняш­ ней нашей жизнью со всеми ее «светоте­ нями», феноменами, абсурдами и парадок­ сами. Но переходить сразу к «освоению» этих книг — значит пренебрегать такой важной стороной литературной биографии писателя, как творческая эволюция, причем в данном случае я имею в виду не столь­ ко собственно художественное становление и развитие прозаика, сколько становление его .взглядов и воззрений. Хотя в начале данных заметок я и «выговорил» себе ус­ ловие — не придерживаться строгой хроно­ логии, тем не менее без соблюдения опре­ деленной последовательности, без выявле­ ния того, что принято называть «вехами», «рубежами», «этапами» творческого роста писателя, никак не обойтись. Вот почему разговор по существу о Н. Никонове мне хочется начать с повести «Когда начнешь вспоминать» (1969). Судя по году написания, повесть, с большой натяжкой и оговоркой, можно отнести к начальному периоду творчества писателя: как-никак Никонову в эту пору было уже под сорок, его имя стояло уже на облож­ ках нескольких книжек. И тем не менее, если исходить из других предпосылок, эта вещь несомненно относится к первому пе­ риоду литературной биографии писателя. «Когда начнешь вспоминать» — повесть о военном детстве со многими хорошо нам знакомыми, давно ставшими уже традици­ онными приметами, свойственными произ­ ведениям этого тематического ряда. Те, кто читал и хорошо помнит, допустим, «Дикие побеги» В. Колыхалова, «Кандаур- ских мальчишек» Г. Михасенко, «Березо­ вую елку» П. Дедова, «Смородинный чай» А. Усольцева, сразу обратят внимание, что многие страницы «Когда начнешь вспоми­ нать» четко рифмуются с отдельными эпи­ зодами и даже целыми главами названных произведений. Здесь и картины тяжелейше­ го, каждодневного труда, который лег на плечи подростков, женщин и стариков, за­ менивших ушедших на фронт старших братьев, отцов, мужей; здесь и душеразди­ рающие сцены, связанные с получением похоронок и дурных вестей с фронта; здесь и почти натуралистические описания всевозможных напастей и лишений, свалив­ шихся на голодную, обезлюдевшую дерев­ ню... Казалось бы, все это дает нам закон­ ное основание поставить повесть И. Нико­ нова в общий ряд произведений о «военном детстве», сказать, что-де перед нами еще одно правдивое свидетельство трудового подвига народа в годы Великой Отечест­ венной — и на том и покончить. Но... тут сама совесть не позволяет ограничиться столь формальным анализом: да и сразу возникает непростой вопрос. Почему тема военного детства, а если брать шире — тылового подвига, получившая воплощение в десятках произведений, рождает все но­ вые и новые книги? Почему повторение одних и тех же мотивов, ситуаций, кон­ фликтов, даже отдельных житейских дета­ лей и подробностей не вызывает ощущения злополучной вторичности? Почему язык даже не поворачивается сказать, что, мол, все это давно перепето, набило оскомину?.. Есть, видимо, какая-то святость к в самой 161