Сибирские огни, 1987, № 9

мальные условия для воспитания нормаль­ ного, трудолюбивого, знающего и мысляще­ го молодого человека. Никоновская повесть, как никакая другая современная педагоги­ ческая поэма, убедила меня в том, что тема школы, воспитания должна быть едва ли не ведущей в нынешней нашей прозе. Простая вещь: мы можем наметить гран­ диозные планы и перспективы, выделить колоссальные средства для их осуществле­ ния и претворения, но все эти прекрасные, точно рассчитанные, великолепно экономи­ чески и технически обоснованные планы с треском провалятся, станут, грубо гово­ ря, «туфтой», если школа наша не даст соответствующего человеческого материала —толковых, грамотных, а самое главное духовно и нравственно зрелых юношей и девушек. Не просто молодых специалистов, умеющих квалифицированно делать свою работу, но граждан, которым можно было бы доверить страну. На такие вот «глобальные раздумья» на­ вела меня эта не столь объемистая повесть. И здесь мне хочется сразу обозначить, в чем главное достоинство, в чем, вернее сказать, притягательность никоновской про­ зы. Николай Никонов, по моему глубочай­ шему убеждению, принадлежит к писате- лям-мыслителям, чье сугубо художествен­ ное дарование (а у Н. Никонова оно недю­ жинное) везде и всюду служит одной цели — постигнуть самую суть, выяснить по возможности все истоки, причины, корни изображаемого явления. Скажут, экая не­ видаль: да любой и каждый сочинитель для того и пишет, чтобы исследовать, осмысли­ вать, ставить проблемы. Увы, если бы... Размеры данной статьи не позволяют мне сделать по этому поводу пространное от­ ступление, посему я ограничусь лишь в по­ рядке, так сказать, справки короткой кон­ статацией. И автор этих строк, и немало других наших критиков давно заметили, что в нашей текущей прозе бурным пото­ ком идут произведения, где преобладает именно описательность — избыточное мно­ гословие. Создается впечатление, что иные наши писатели, в том числе известные, ов­ ладев секретами словесной живописи и прочими «магиями» художественной изо­ бразительности, разучились мыслить, не хо­ тят мыслить. Вот почему многим из этих мастеров изящной словесности, в чьих произведениях (утверждаю это без всякой иронии) можно встретить порой истинно бунинскую рос­ кошь в описании природы, я предпочитаю не столь уж громко известного, но очень- очень близкого мне по духу, по складу мышления уральского прозаика Николая Григорьевича Никонова. Это «мой» писа­ тель, который всегда мне интересен, в каж­ дой вещи которого я непременно нахожу нечто, глубоко мне созвучное, отвечающее именно моим сегодняшним помыслам и на­ строениям. Я не собираюсь писать развернутый ли­ тературный портрет Н. Никонова с непре­ менно обязательным для данного жанра последовательным изложением творческой биографии писателя, с подробным анализом каждого его произведения. Я'просто хочу в свободной форме поразмышлять над стра­ ницами прозы Н. Никонова, в особенности над теми, которые, на мой взгляд, нисколько 160 не устарели, и надеюсь, долго еще останут­ ся в активе, а не в архиве нашей литера­ туры. Н. Никонов принадлежит к том / писа­ тельскому «призыву», который хоть и не участвовал непосредственно в Великой Оте­ чественной войне, но изрядно отхлебнул от чаши страданий и горестей, принесенных ею нашему народу. Он, как почти все его собратья по поколению (В. Шукшин, В. Распутин, В. Лихоносов, В. Колыхалов, Г. Машкин, П. Дедов и др.), тоже отдал дань теме военного и послевоенного детст­ ва, тоже вписал свою страницу в летопись трудового подвига нашего народа в годы Великой Отечественной и в период восста­ новления. Однако мне в данном случае хотелось бы обратить внимание еще на одно немаловаж­ ное обстоятельство, выделить, с позволения сказать, некую общую, типологическую чер­ ту, свойственную творчеству тех, кто пере­ жил войну в 10—15-летнем возрасте. Почти все эти писатели, как сказано, вошли в ли­ тературу или во всяком случае громко о себе заявили произведениями о военном, а точнее сказать «военно-тыловом детстве». По вот дальше в творчестве многих из них мы обнаруживаем интересный поворот, свя­ занный с переходом от детских впечатле­ ний, навеянных грозными годами войны, к более поздним — 60-м, 70-м годам. Этот пе­ реход, этот «перевод часовой стрелки» рож­ дал у них очень сложные, противоречивые настроения, где наряду с чувством гордо­ сти, радости, удовлетворения по поводу того, что жизнь стала лучше, веселее, свет­ лее, явственно ощущались и нотки трево­ ги, недоумения, растерянности вплоть до открытого негодования. Наиболее громко, даже с каким-то надрывом, негодование это прозвучало в знаменитом вопрошании Шукшина: «Что же с нами происходит, лю­ ди?» А произошло, если попытаться обозна­ чить предмет негодования в нескольких словах, вот что. Писатели, и не только писатели, но и многие честные, мыслящие, совестливые люди, с недоумением стали замечать, что по мере нашего продвижения вперед на всех участках хозяйственного, экономического развития, по мере . роста благосостояния и страны в целом, и каж­ дого семейства в отдельности,—обнаружи­ лось, обозначилось явное несоответствие между уровнем материальным и уровнем духовным, нравственным. Рост обществен­ ного сознания и сознательности отдельных граждан шел далеко не теми темпами, ка­ кими развивались и процветали наука, тех­ ника, экономика. Во многих произведениях — у того же В. Шукшина, и у В. Распути­ на, и у В. Белова, и у Ф. Абрамова, и у Е. Носова — прозвучало, где впрямую, где в подтексте, скорбное признание, что в вой­ ну и в трудные, тяжкие послевоенные годы люди были более сердечными, добрыми, от­ зывчивыми, бескорыстными — были более гражданами, чем обывателями. А сейчас... Нет, конечно, в крайности тут впадать не следует (да и сами писатели это прекрасно понимают), и сейчас живут честно, само­ отверженно трудятся, бьются за правду и справедливость тысячи и тысячи граждан, ставящих на первое место интересы общест­ ва, государства, исповедующих не на сло­ вах, а на деле, в каждодневных своих