Сибирские огни, 1987, № 9
— Ты, батя, полжизни в урмане проводишь, а новости —все при те бе,—похвалил отца Михаил. — Я, сынок, не оглох к житейским интересам. И друзей своих почи таю, за ними слежу.—Хрисанф Мефодьевич грудью подался, плечами повел, мол, вот какой я —не чурбан, а живой человек, и все, что вокруг меня есть, близкое и далекое, не безразлично мне, грешному.—А Румян цев моей душе тем больше дорог, что не спесив был, слово держать умел, веселостью славился... Вон под навесом Соловый стоит, овес с хрустом ужевывает. Погляжу на коня и Румянцева вспомню. Продал он мне ло шадь выносливую. И выстрела не боится. А мог бы и сплавить порченую, по поговорке —на тебе, боже, что мне негоже... И про то ты не думай, что одиноко живу. Живу-то, конечно, в лесу, но не молюсь колесу. Заез жают люди ко мне по-прежнему, заглядывают разные мимоезжие. Кто погреться, кто словом обмолвиться. С тех пор, как Утюжного и Хомячи- ху посадили, больше никто ко мне пакостливой руки не сует. Да и сам я теперь осторожнее стал, хотя замка на дверь зимовья не накладываю. Но прячу пушнину, прячу! Есть тайничок... — Помню слова твои: подальше положишь —поближе возьмешь. Печь перестала гудеть. Михаил насовал в нее толстых поленьев —сы рых вперемешку с сухими. На какое-то время печь напрочь заглохла, по том начала потрескивать, набирать силу, и жаркое пламя снова забилось в стесненном пространстве, накаляя до румян бока и трубу. Отец с сыном теперь сидели в одном исподнем белье, закинув ноги на нары: от двери по полу тянуло холодом. Хрисанф Мефодьевич глядел на собольи шкурки, натянутые на пяла, и в живом, лучистом глазу его таи лось отрадное чувство, чувство охотника, довольного прожитым днем, весомой удачей. Михаил понимал отца, хотя самого его охотничьи страсти волновали не очень. Больше охоты любил он рыбалку —жоркий клев окуней или ловлю ельцов, карасей сетями. Поглядев на отца, Михаил вспомнил, как тот уклонился от прямого вопроса: из-за чего у них вышла ссора с Игна- хой? Игнаха всегда подгадывал с отпуском к сезону большой охоты, приезжал в зимовье к тестю, и они ходили по тайге вместе. А тут какая- то муха их укусила — поцапались. Может, еще раз спросить? И решил сын подступиться к отцу со стороны. — Перед тем, как мне к Александру ехать, Игнаху у магазина видел. Справный он стал, окреп. А когда болел —желтый был, как луковица. Молодец —одолел недуг, не дал хвори над собой верх взять. Чем лечил ся —не скажешь? — Народными средствами,—ответил Хрисанф Мефодьевич с легким вздохом.—Медвежьего жира литра четыре выпил, барсучатину ел. Все внутри и зарубцевалось. Врачи удивлялись... Заматерел Игнаха, на тестя поплевывать стал! Да ну его к богу в рай... Живут они с Галиной соглас но, и слава аллаху... Хрисанф Мефодьевич беспокойно повертел головой, поежил плечи, переложил подушку в изголовье повыше, опять откинулся к стенке. Ми хаил ждал, что отец разговорится сейчас, скажет напрямоту, чем не уго дил ему зять или он зятю, но тот, пожевав губами и покряхтев, свернул на свое: — Так как насчет рубки леса? — Позаготавливаем. Построим прируб, не построим —запас дерева пригодится в хозяйстве. — Добро, сынок,—обрадовался Хрисанф Мефодьевич,—Отпуск большой у тебя, северный, успеем и лес повалить, и на охоту сходить. И порыбачить! У меня тут на Чузике в пяти местах морды стоят... Утопленный в ламповой горелке фитиль начал коптить и примарги- вать из-за большого нагара. Заниматься подрезкой, подчисткой было не кстати, и Хрисанф Мефодьевич'загасил свет. Теперь зимовье немного ос вещал лишь печной огонь, прыгая бликами по стенам и полу. Горячая горелка лампы еще продолжала испарять солярку, но скоро дух этот 14
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2