Сибирские огни, 1987, № 9

лавшего хорошего для березовцев и по неизвестной причине почти исчез­ нувшего из их памяти. Когда воспоминания ветеранов поугасли, Бирюков обратился к Инюшкину: — Арсентий Ефимович, почему Торчков в своих «мемуарах» утвер­ ждает, будто Жарков не давал в обиду «врагов народа»? — Кого именно? — Например, Осипа Екашева из Серебровки. — Да какой он враг?! — удивился Инюшкин. — Осип Екаіііев был трудяга до седьмого пота. Батраков никогда не держал, все хозяйство на собственной горбушке волочил. Ну, а если долго не хотел в колхоз вступать, так это дело было полюбовное. Жарков за коллективизацию, конечно, агитировал, однако под наганом никого в колхоз не загонял. На первых порах у нас много единоличников насчитывалось. Постепен­ но, к тридцать первому году, все они по доброй воле колхозниками стали. — А кузнец Половников когда вступил?.. — Так он с первого дня не отказывал в ремонте колхозной техники. Степан хлебопашеством не занимался. Кузница его кормила- Правда, коровенку держал, да еще сивая монголка у него была, чтобы дровишек либо сенца на зиму подвезти. При коллективизации эту лошадку за кузницей закрепили для вспомогательных работ. — После исчезновения Жаркова кузнеца не арестовывали? — Тогда многих на допросы вызывали, но насчет ареста... не знаю,— Инюшкин глянул на Кротова. — Может, ты, Федорыч, что-нибудь пом­ нишь? Половниковы от вашего дома наискосок жили... Кротов пожал плечами: — Похороны Степана помню — жена его очень сильно над гробом голосила. А об аресте Половникова мне неизвестно. — И еще, Арсентий Ефимович: о каких костылях, обнаруженных у Половникова, Торчков упоминает? — снова спросил Антон. Инюшкин усмехнулся: — Кумбрык, как всегда, перепутал кислое с пресным. Степану Половникову на фронте осколком снаряда ступню раздробило, и вернул­ ся Степан с войны на костылях. Нога с годами поджила. Стал кузнец без костылей обходиться. А костыли раньше делали крепкие, из дуба. Половников за ненадобностью отдал их Жаркову. Дядя Афоня, помню, шутил, что дохромает на царских костылях до коммунизма. Стоп...— Арсентий Ефимович словно запнулся на полуслове. — Знаешь, Игнать- ич, смутно мерещится, вроде бы Жарков, расставаясь со мной в тот вечер, не то пошутил, не то всерьез сказал: «Ну, Арсюшка, завтра, по­ жалуй, я без твоей помощи Аплодисмента запрягу»... — К чему это было сказано? — Не могу сообразить. Или он в одиночку ехать куда-то хотел или иное что подразумевал... — Инюшкин вновь задумался. — Вот, Игнать- ич, еще конкретное вспомнилось: Афанасий Кириллыч никогда не рас­ ставался с колхозной печатью. Она у него всегда в нутряном кармане кожаной тужурки хранилась, в железной баночке из-под вазелина. Как понадобится заверить какой-нибудь документ, Жарков вытащит печатку, хукнет несколько раз на нее и — шлеп по бумаге! — Какие отношения у Жаркова с народом были? — Народ за Афанасия Кириллыча горой стоял. — Ефимыч, обожди, божди, божди, — проглатывая начало слов, вдруг заторопился сдержанный Кротов. — А помнишь, как после пожа­ ра на крупорушке Жарков чуть не пришиб костылем Илью Хоботюш- кина?.. — Такую собаку, как Хоботюшкин, мало пришибить, — Арсентий Ефимович сердито шевельнул усами. — Его по тем строгим временам за учиненный поджог могли запросто поставить к стенке. Однако Афана­ сий Кириллыч, когда перекипел, заступился за поджигателя и отправил Илью с его выводком живехеньким в Нарым. І Н