Сибирские огни, 1987, № 8

А я потихоньку проникну в его душу и буду подслушивать, что он думает, буду подсматривать, что он видит. И вот все переделываю: старик просыпается, начинает воспринимать окружающее, а я подслушиваю его внутренний монолог и записываю... Так сцену за сценой стараюсь увидеть, услышать. Когда мне ясно, когда я вижу все, тогда сажусь и стараюсь зарисовать словами эти свои видения... 4 Нужно стремиться к словесной" живописи. Паустовский как-то сказал, что некото­ рые книги похожи на комнату, у которой окна густо затянуты паутиной, они заросли пылью, грязью. Свет в комнате тусклый, серый, унылый, воздух затхлый. Так и хочет­ ся выбить эти окна, чтобы в комнату хлынул яркий свет, яркие краски, реки запахов. Автор, рисуя какую-то сцену, должен увидеть краски окружающего, услышать звуки, уловить запахи. Звуки, запахи, краски... Сколько здесь таится возможностей! Работая над рукописями, я убеждаюсь в этом на дню сто раз. В черновике пишу: «Началась шумная гроза. Вспыхивали молнии, стекла дребезжали от грома, плескал­ ся дождь и шумел ветер в яблонях». Читаю. Так писали сотни авторов сотни раз. А мне нужна в рассказе краса земли. Начинаю представлять ночь, грозу, ливень. В тем­ ноте краски не увидишь. Значит, нужно создать звуковые образы. Дом стоит среди фруктового сада. Ветви усеяны большими яблоками. И тут приходят детали. Пишу так: «Шумел ветер. Он мотал тяжелые ветви яблонь. Звездоглядов и Калабухов слу­ шали, как они стукали яблоками в стены. Яблоки ударяли в железную крышу, скаты­ вались в лужи под окнами или застревали в желобах, и вода бурлила через них. Од­ но залетело в водосточную трубу и загремело сверху вниз, булькнуло в бочку». Через эти звуковые детали читатель может представить, в какой обстановке разворачивалось действие. Читатель должен все слышать. Так же читатель должен все видеть. В черновике читаю фразу: «Звездоглядов, мечтательно улыбаясь, смотрел с под­ оконника в комнату». Невыразительная фраза. Читатель ничего не видит. Кто такой Звездоглядов? Художник. Что он в первую очередь увидит? Краски. Тогда вставляю деталь: «Он смотрел в комнату. На столе красные настурции вспыхнули под первым лучом солнца, как подожженная бумажка. На дне стакана вода сияла золотым сгу­ стком». Через эти краски — золото, красное, вспыхнуло — читатель видит комнату и даже понимает, что на эту комнату смотрит не шофер, а именно художник. Читатель должен улавливать все многообразие запахов земли, окружающего мира. С помощью запахов можно рисовать целые картины. В одном из рассказов мне понадобился ночной лес. Лес я описывал много раз, и наблюдения мои уже иссякли. Боясь повторения, я решил описать его через одни запахи. «Уйдешь, бывало, в самые глухие дебри. Отыщешь пенек. От мха он меховой. Сядешь и слушаешь тишину. А сквозь навесы ветвей просочится струйка луны и льется, и цедится на какой-нибудь красный цветок или трухлявую валежину. И кажется тебе, что живут только одни за­ пахи. Вот сосенка — она чадит смоляным ароматом, она в нем — как в облачке. Рядом лиственница — под ней разлилось озеро сладковатого запаха. Полянка курит­ ся кукушкиными слезками. Где-то затаились липкие грибы и пахнут, и пахнут. А им откликается земляника. А в стороне течет ручей запаха от куста багульника. Эти не­ видимые клубы, облака, речки, струи запахов затопляет могучее дыхание земли и трав». Итак: для живописности писатель может использовать звуки, краски, запахи. Это поможет создать материальность мира, плоть. Читатель будет видеть, слышать, обонять. 5 Теперь о деталях. Тургенев сказал: «Искусство — это подробность». Слово «под­ робность» мы заменили словом «деталь». Осенней ночью сторож Ефим бредет по огромному парку. Аллеи пустые, зловещие. Тоска, тревога, смятение в душе Ефима. Любимая женщина уезжала навсегда. Сейчас он будет с ней прощаться. Можно просто и прямо сказать читателю вот так, кая я ,166