Сибирские огни, 1987, № 8

его похожи на уже кем-то описанные, если эти характеры заштампованы и давным- давно всем известны. Один молодой автор описал жену ответственного работника. Мужа перевели из Москвы в Читу. И. вот она в вагоне произносит речи о том, что жить можно только в Москве, что Чита — медвежий угол, в котором, конечно, нет хорошего театра, нет хо­ рошей портнихи, нет хорошего парикмахера. И, конечно, эта дамочка в пижаме, воло­ сы ее крашены, губы и ногти тоже, она заявляет, что Пушкин, описав Анну Каренину, имел в виду то-то. Она путает Толстого с Достоевским и т. д. В общем — набор этих штампов мы уже встречали в сотнях ремесленных поделок. И читателю просто скучно читать об этой давным-давно известной ему дамочке. И взял молодой автор эту да­ мочку не из жизни, а из литературы. Характер подсказывает жизнь. Если ты высмотрел в ней схежий, яркий характер, если нашел героя, не говори о нем, какой он, а дай ему действия, в которых бы и про­ явился его характер. А действия, рисующие разные стороны характера героя, и об- разуют сюжет. Прежде чем сесть писать, автор должен очень ярко увидеть, мысленно предста­ вить то, что он хочет нарисовать словами. Сейчас я попробую рассказать вам, о том, о чем почти невозможно рассказать. Я постараюсь воссоздать момент творческой работы. Вот начинаю работать над «Бессмертными цветами». Фантазирую начало расска­ за. Мысленно вижу предрассветные сумерки. В глубине двора домик. Он за кустами сирени, черемухи, за желтеющими березками. А первым планом, на улицу — богатей­ ший цветник. Ночь едва-едва линяет, и поэтому в сумерках ясно видны только белые цветы, а красные, фиолетовые, лиловые едва только проявляют свою окраску. Будто мысленно картина готова. Нет, не волнует меня. Это неинтересно описы­ вать. Нет чего-то моего, душевного. Нет настроения в картине. Не слышно музыки, звучащей в подтексте. Хорошо, возвращаюсь и фантазирую снова. Предрассветные сумерки. В этот час обыкновенно бывает великая тишина. И вот вижу у домика две желтые березки. Нет, живописней будет, если две березки растут из одного основания, как большая белая рогатка. Березки совсем неподвижны. Оцепенели. Ни единый ли­ сток не шевельнется. И — никого. Весь город спит. Это мне уже нравится, это волну­ ет. Но еще бледно, бледно! Это не живопись. На рассвете... Что же бывает на рассвете дорогое мне? Ведь уже осень. Роса! Зелень от росы седая, серая. Вспоминаются запи­ санные детали. Сюда их! Помню, давно записал: «В предрассветной тишине еле уло­ вимый шорох — идут невидимые дождички: скатываются, с листьев росинки». Обиль­ но смочена крыша. И в нерушимой тишине бегут капли в водосточной трубе. Под ней должна быть бочка. Просто Сочка — не интересно. Бочка зарыта в землю! Она полу­ пустая, гулкая. И капли в нее с чистым стеклянным звуком: буль-буль-буль. Откуда- то из сумрака пахнет настурцией. В лиловых трубах гладиолусов, как в гнездышках, капли-яички. Приходит деталь за деталью. И все мне дорогие детали, они мои, они волнуют меня, они частица меня. В них звучит краса земли, любовь к земле, это со­ здает тот авторский подтекст, ту неповторимость, которые обязательно затронут душу читателя. Вот ожил передо мной этот цветник на рассвете. Вдруг скрипнула дверь, из доми­ ка вышел цветовод. Старик должен быть умный, сильный. Очень важно описать его внешность. Вспоминаю ферганского садовода. Может быть, его внешность передать моему цветоводу? Очень крупный, высокий, грузный старик. Он в парусиновой блу­ зе, в парусиновой фуражке, в сандалиях. Голова у него бритая, в буграх, брови лох­ матые, усы моржовые, нос толстый, слегка лиловый. Хорошая внешность, подходит моему цветоводу! И все-таки я заскучал. Что-то не так. Что же? Что в душе у цветовода? Он стар. Он думает о близкой смерти. Но он любит и понимает красоту жизни и земли. И та­ кие утра — это его свидание с землей, его прощания с жизнью, его печаль и любовь. И никто об этих свиданиях не 'знает. Никто. Значит, меня в этой предрассветной тишине не должно быть. Я, мое присутствие — всё портит. Всю эту тишину, мокрые цветы, бульканье в бочке — все, все детали пусть увидит, услышит этот старик. Ведь что и как видит человек — определяет его характер. А старик — художник, поэт, цветовод. Значит, он может замечать тонкие, поэтические детали окружающего мира. Все видеть его глазами. И это откроет перед читателями его внутренний мир. 165