Сибирские огни, 1987, № 8

когда мы тормошили его, прося рассказать о себе. Оно и понятно: слишком тяжелым и беспросветным было это детство, да й было ли оно у него, детство, когда терзали голод и холод, нужда и сиротство? Нам-то теперь эти понятия кажутся какими-то словами из далекого далека, лишенными конкретного смысла, и, честно говоря, даже мне самому представить воочию, осознать их истинное значение не так просто, а что говорить о современных детях, вовсе не имеющих ровно никакого представления о подобных страшных вещах, которые ка­ жутся им возможными где-то в чужих отсталых странах, о чем они читают в га­ зетах и смотрят отрешенно на экранах телевизоров. А ведь так было, было и у нас, с точки зрения истории, в не столь уж и давнее время, о чем могут поведать наши бабушки и дедушки, а у кого и отцы-мате­ ри. Мы тоже рано лишились отца. Он умер от ран, шестнадцать лет спустя после По­ беды. Мне было, когда скончался отец, че­ тырнадцать, а младшему брату, Ятхону, только семь... И хотя нашей матери воспи­ тывать нас, восьмерых, было вовсе нелег­ ко, сиротами мы не росли и не знали, что это такое — быть сиротами, потому что росли вместе с народом, жили как бы в большой семье государства, которое забо­ тилось и помогало нам, всем и каждому, как всем своим членам, как своим детям. И если подумать, пораскинуть всерьез, что мы, современные люди, делаем весьма не­ часто в отношении именно этого вопроса, принимая все как должное, как раз и на­ всегда заведенное (а возможно ли такое в другом обществе, при другой влас­ ти?!), то можно определенно ответить: едва ли, а коли и случается такое, то как счастливое везение, как редкое исключение из общего правила. Дока­ зательством тому обстоятельство, что мы, дети Янги Бедюрова, в этом плане ни­ чем не отличались, не находились в каком- то особом или привилегированном положе­ нии, чем миллионы других таких же семей, оказавшихся в таком же нелегком положе­ нии по всей 'стране, а если поконкретнее, то наша судьба — это судьба многих и обычных алтайских семей, как правило, больших и многодетных. И отец наш, конечно, так бы и остался в батраках, сомнений в том нет никаких. А чего он только ни делал с юных лет! И подпаском был, и загоны городил для мара­ лов, и сено подряжался косить за скудную плату, а то и за кусок хлеба для себя, младшего брата и полуслепой матери-ста­ рушки. Повозил он и мешки с зерном, муку хозяйскую молол, сторожил табуны, гуртовал купеческий скот... Так бы и про­ жил жизнь в беспросветной нужде и мра­ ке, не изменись ход истории. А революция, как знаем, пришла к нам запоздало. Граж­ данская война в горах Алтая изрядно за­ тянулась. Это сейчас пятнадцать лет — возраст несмышленого акселерата, а в те годы отец стал бойцом ЧОН, успел пово­ евать против белогвардейских отрядов да кулацко-байских банд. Ничего удивитель­ ного в этом нет — в эпоху великих, пере­ ломных событий люди рано, взрослеют, Потому-то Советская власть для отца была его кровной властью, которая откры­ вала' ему, как и тысячам таких же обездо­ ленных бедняков, путь к новой, лучшей доле. В семнадцать лет — секретарь укома комсомола в Уймоне, потом зампред РИКа. А в восемнадцать — член партии большевиков. Два года учебы в Ойротской совпартшколе. Затем, в 1929 году, в числе первого, почетного призыва алтайской мо­ лодежи в ряды РККА уходит служить. Забайкалье. Станция Даурия. Алтайские эскадроны в составе Кубанокой кавдиви- зии. Время тревожное. Особая Дальневос­ точная армия развернута вдоль границы. Самураи чувствуют себя в силе. Вылазки белокитайских генералов. И вот —кон­ фликт на КВЖД. Первое боевое крещение. Молодые воины хорошо проявили себя в боях, за что удостоены наград. Три кава­ лериста, в их числе отец, награждены ор­ денами Краоного Знамени — высшими на­ градами молодой республики. С тех пор, вплоть до демобилизации в 1946 году (а он побывал и на финской, прошел Отечественную от начала до кон­ ца), вся его жизнь связана с армией, с во­ енной службой. Но и после, до самой смер­ ти он не снимал гимнастерки, сапог, шине­ ли и шапки-кубанки — так любил он родную Армию, которую считал наставником и вос­ питателем, выпестовавшим его, как лич­ ность. Мечтой, которой он жил и дышал, была полная победа коммунизма на всем земном шаре. У него не было личных вра­ гов. Для него существовал только классо­ вый враг, С ним он сражался всегда, не жалея алой крови своей, как писал отец в своих стихах. Вся его поэзия фронтовых лет проникнута пафосом великой борьбы и победы нашего народа над фашизмом — этим наиболее лютым воплощением классо­ вого врага. Его биография— это и наша биография, судьба всех его детей. Память о нем мы несем через всю свою жизнь. И не только память, но и свои имена. А они отражают как бы вехи его жизни. Через них видно, что был он человеком жизнерадостным, не лишенным чувства юмора. Первенца своего он назвал Артуром. В нем слышится от­ звук его воспоминаний о Дальнем Востоке, о памятном всем нам Порт-Артуре, боевой юности, пролетевшей на сопках Забайкалья и Маньчжурии. Дочерей назвал именами немецких пионерок, замученных фашиста­ ми,—Эммой и Элен. Ну а поскольку я был рожден по возвращении отца с фронта, был устроен двойной той по случаю побе­ ды и рождения сына, и наречен я был, как фронтовое семя, соответствующим именем, чего стеснялся в детстве, когда дразнили сверстники, а теперь горжусь. Напомню: звук «ф» в нашем народном произношении, по причине его отсутствия, как говорилось в связи с именем деда, переходит в «б». Так и ношу я свое имя, которое путает не только самих алтайцев, но и казахов, кир­ гизов, татар и узбеков, сбивая с толку. Все они принимают его за свое, только чуть искаженное имя, поскольку в тюрк­ ских языках, согласно закону сингармониз­ ма, в первом слоге между двумя согласны­ ми обязательно должен стоять гласный звук. Поэтому в казахской огласовке я по­ лучаюсь, как Борантай или Бурынтой, а по-киргизски — Боронтой. В Монголия я стал Барунтаем (Западным), что и соответ- 11