Сибирские огни, 1987, № 7

вольцев, социал-демократов... Они сосуществовали рядом, не смешиваясь, а порой и враждуя друг с другом. И тогда «декабристы» решили создать у себя на этаже столовую по образу комму­ ны. Выбрали старосту. Тот заявил старшему надзирателю башни, что отныне он и его товарищи намерены столоваться своими силами и на свои средства; им необходим лишь пропуск в тюремную лавку, посуда больших размеров и кипяток. К общему удивлению, старший надзиратель, которого все называли просто Акимы- чем, согласно закивал: — Похвальное намерение, господа пересыльные. Иные думают: раз здесь переваль­ ное заведение, так и можно жить по животному подобию. Никак нет. Порядок везде по­ рядок. Вы уж постарайтесь, а я вам все предоставлю... И началась в камере организованная жизнь — с общим подъемом, с дежурством на кухне, с занятиями по марксистской философии... Не камера, а политический клуб. Пример заразителен: за «декабристами» ввели у себя самоуправление польские товарищи, и лишь в нижнем этаже башни остался прежний бедлам. Обитатели «подва­ ла» встретили петербуржцев насмешками, окрестили «сукманами» — за одинаковые ко­ стюмы из серого сукна. Такие костюмы «Союз борьбы...» по мерке изготовил для всех, получивших ссылку в Сибирь. Выбирали материю потеплей и подешевле, а получилась особая форма. Никто не знал толком, сколько продлится сидение в Часовой башне. Вот Цедербаум и предложил: — Не тратя время попусту, составим, друзья, политический сборник! А выйдя на волю, издадим его! Петр горячо поддержал Юлия Осиповича. Он истосковался по действию и теперь был оживлен. 8 Один из поляков уже здесь, в Бутырской тюрьме, влюбился в назначенную ему Красным Крестом «невесту». Акимыч взялся устроить свадьбу по всем правилам. На свадьбе Петр оказался рядом с молчуном лет тридцати. На его худом простец­ ком лице лежала печать монастырской отрешенности; подслеповато поблескивали круг­ лые очки; топорщилась жиденькая светлая бородка. Как же удивился Петр, узнав имя соседа, весьма известное в радикальных кругах: Николай Евграфович Федосеев. Одним из первых он начал пропагандировать марксизм в России. С ним переписывался, его высоко ставил Ульянов. Треть жизни Николай Евг­ рафович провел по тюрьмам и ссылкам. Теперь его отправляли в Верхоленск. — А меня — в Якутские земли,— доверительно сообщил Петр.— Неподалеку бу­ дем... Впрочем, кто нам мешает соседствовать уже сейчас? Вас в какую камеру ^поста­ вили? В нижнюю? Зря! Переселяйтесь на чердак, и немедленно! У нас поспокойнее, и нет этой крикливой богемы. — С охотой,— ответил Федосеев.— Мне и самому не по душе мои соседи. «Декабристы» обрадовались новому столь опытному товарищу. Вещей у Николая Евграфовича почти не было, зато было множество книг, которые он надеялся увезти с собою в Сибирь. Книги лежали, увязанные пачками, в цейхгаузе. Многие из них Федосеев забрал на «чердак» — для общего чтения. А в артельную кассу он внес сразу двести рублей — все свои сбережения, накопленные литературным трудом. Заключенные первого этажа восприняли переселение Федосеева как измену. Особен­ но злобствовал кондуктор из Одессы Юхоцкий: — Ишь, чистоплюи! Живут, как на даче, жируют, шоколады пьют, а корчат из себя народных страдальцев. Небось на рабочие денежки кормитесь! У Петра потемнело в глазах. Он кинулся к обидчику, но его перехватил спустивший­ ся следом Старков: — Возьми себя в руки, Петро! Неужели ты не видишь, что это провокация? Они повели его наверх, бережно придерживая с двух сторон, а Юхоцкий куражли­ во расхохотался вслед: — Вот так и водите теперь этого психа! С намордником... Неужели не видите, что он тронулся?.. Ночью Петра мучили видения. В одном из них он признал себя — волосы и борода вздыблены, переносье охватил широкий ремень, еще три, поуже, стиснули лоб и щеки... Днем к нему вернулось самообладание: он пытался участвовать в общем разгово­ ре написал даже письмо Антонине. Оно было выдержано в бодрых красках. Часовую башню Петр сравнивал с пансионом, где царят самые свободные порядки, себя — с Об­ ломовым, поглощающим изысканные обеды. Однако к наступлению темноты Петром вновь овладело беспокойство. Чтобы изба­ виться от него, он подсел к Федосееву, завел разговор о цветах. Это любимая тема Ни­ колая Евграфовича. Одних тюремное заключение ожесточает, других, напротив, делает мягкими впечатлительными — вот как Федосеева. Он не ботаник, не любитель-цветовод, его привязанность к природе носит поэтический характер. Он умеет живописать так, что тюремная камера вдруг начинает казаться лугом, над которым веют солнечные ве­ терки, гудят пчелы, распевают птицы. Почувствовав, что смятение Петра как-то связано с наступлением темноты, Федосе­ ев стал расписывать цветение ночной фиалки. Тьма не обязательно мертва и угрюма. Надо только научиться различать, что в ней действительно темно, а что несет гармонию... 91