Сибирские огни, 1987, № 7
Петру вдруг показалось, что у Юлия Осиповича два лица — одно ясное, смелое дружеское, другое глядит отчужденно, замкнуто. Петр потерял нить разговора, ушел в себя... В тот день «старики» и «молодые» так и не пришли к общему мнению. Условились собраться на следующий день — у Цедербаума. На Верейскую Петр вернулся поздно. Антонина встретила его ласково, ни о чем не спросила, ни в чем не упрекнула. За столом говорила о милых пустяках, шутила, напе вала что-то незатейливое, успокаивающее. И Петр понемногу ожил, приободрился, пере стал чувствовать свою неприкаянность. Утром их разбудил стук в дверь. Наскоро одевшись, Петр вышел в темный коридор. — Все меняется,— торопливо зашептал Малченко.— У Юлия Осиповича сойдемся в шесть, у фотографа — через час,,. Везенберг провел их в лучший павильон — с бархатными занавесями, с гнутой, изу крашенной орнаментом мебелью, с декоративными тумбами. — Кто сядет к столу? — спросил он у Петра. — Владимир Ильич,— не задумываясь ответил Петр. — Прошу,— Везенберг положил на сверкающую столешницу две книги, сдвинул верхнюю, для большей выразительности. — Места всем хватит,— улыбнулся Ульянов, сделав приглашающий жест Кржижа новскому и Цедербауму. — А вам лучше опереться на тумбу, — посоветовал Ванееву Везенберг. — Главное, чтобы не было скованности. Затем он перешел к Старкову: — Для пропорции вам следует занять такое же место с другой стороны. А то останется пустое место слева. — Зачем нам пропорция? — шутливо воскликнул Василий и, развернув стул спин кой вперед, оседлал его, будто скакуна, очутившись рядом с Кржижановским.— Чем плохо? По лицу Везенберга скользнуло неудовольствие, но спорить он не стал, молча ото шел к аппарату. Настроив его, обвел «декабристов» долгим взглядом: — Не вижу улыбки, господа! Где же ваша улыбка? —- Отдыхает,— объяснил Старков. 7 Три дня свободы промелькнули незаметно, и вновь Петр оказался в одиночке — на этот раз в пересыльной тюрьме. Тюрьма находилась на огромном пустыре за Николаевским вокзалом. Вокруг без жизненная местность. Глубокие грязные выбоины припорошены снегом. На прогулках Петр вновь оказался в паре с Цедербаумом. От Цедербаума он узнал, что Ульянову и Ляховскому удалось добиться разреше ния следовать до Москвы за свой счет. Это известие несколько улучшило настроение Петра. Дни шли за днями, а отправку все не назначали. Потом вдруг объявили отъезд, по вели в ярко освещенную комнату с решетками на дверях. В комнате было людно. Петр растерянно остановился на пороге, узнавая и не уз навая собравшихся. Цедербаум, Кржижановский, Старков, Ванеев... Их обступили род ные и близкие. «Прощальное свидание»,—догадался Петр и только тут заметил Антонину. Она смотрела на него с плачущей улыбкой. Ее поддерживала под руку Мария Павловна Резанцева. Петр обнял их обеих, но видел, но чувствовал он только Антонину. Ей и шептал: — Родная моя, самая лучшая... Я виноват перед тобой... Мне хотелось сделать тебя счастливой... Прости, если можешь... — Что ты, милый,— целовала она его в ответ.— Я очень даже счастливая. Не ду май, Петрусь... Ты ведь вернешься? — Обязательно вернусь. Жди... Береги себя... Потом был Николаевский вокзал, пронизывающий ветер с мелким мокрым снегом. Политических заключенных подвезли к вагону, когда конвой начал гнать с платформы детей и женщин, выпинывать на рельсы кульки с гостинцами, которые те пытались за кинуть в забранные решетками оконца... Выходя из тюремной кареты, Петр в последний раз увидел лицо Антонины. Оно вспыхнуло в толпе и погасло... В пересыльной Бутырской тюрьме петербуржцев поместили в одной из камер Часо вой башни. Камера была вместительная, человек на десять. Она сообщалась с закоулка ми первого и второго этажей; решетчатые перегородки в них не закрывались, поэтому заключенные свободно переходили из одной камеры в другую или в небольшой дворик для прогулок. Кого только не приняла башня — польских социалистов, арестованных в 1894 году в Варшаве и Лодзи, литовских национал-революционеров, русских анархистов, народо- 90
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2