Сибирские огни, 1987, № 7

лова и других рабочих руководителей Невского района. Многих из группы Волынкин запомнил в лицо, в том числе — Старика... Опасный свидетель... Весточка с воли опечалила Петра, но и ободрила. Появилась определенность, а это всегда легче, чем неизвестность... Вскоре Петру передали новую посылку от Резанцевой. Все в ней было искромса­ но — ветчина, сыр, вяземские пряники и даже яблоки. Это бдительные тюремщики поработали в поисках тайных вложений. Ярость захлестнула Петра. Не владея собою, он запустил _в надзирателя куском ветчины... И получил карцер. Карцеры не имели окон, отдушин, светильника. Стены в нем были некрашеные, на них наросла слизь. От спертого воздуха у Петра пошла носом кровь. Но хуже всего действовала на душу могильная тишина. Она давила на уши, доводила до обмо­ роков. Петр чувствовал, что с ним происходит что-то неладное. Тень, о которой он пона­ чалу думал в переносном смысле, стала обретать конкретные очертания. Вот она вспыхнула у ног светящимся облачком, вот, повторяя движения Петра, заметалась вокруг. Петр обессиленно привалился к холодной стене, закрыл глаза. С трудом разлепив веки, Петр уставился в черную пустоту... Светящаяся тень исчезла. Зато появилось ощущение ее за спиной. Там будто крылья выросли. Боясь помять их, Петр опустился на колени, потом упал ничком. В отчаянном усилии он перекатился на спину, ожидая услышать треск ломающихся крыл, но тень послушно перевернулась вместе с ним, ничем не выдав себя. На ней было удобно лежать. Она защищала от ледяного пола. На пятые сутки дверь склепа отворилась, и знакомый голос с нескрываемым тор­ жеством спросил: — Ну как, господин студент, не соскучились еще по родным палестинам? Петр догадался, что перед ним тот самый надзиратель, в которого он швырнул ветчиной. Кто знает, может, и не он распотрошил посылку от Резанцевой... Мысль об этом мучила Петра. «Нельзя быть несправедливым к кому бы то нн было, — думал он в такие ми­ нуты. — Даже к тюремщику...» — Не держите зла, вахтер, — примирительно сказал Петр, поднимаясь с пола. — Я не имел в виду лично вас, когда... Словом, я сожалею, если это не вы... потрошили... — Ишь, как запел! — обрадовался надзиратель — У вас у всех на карцер кишка тонка. Изображаете из себя наполеонов. Тьфу! От обиды у Петра потемнело в глазах... Вновь потянулись кромешные дни и ночи. .Петр ослаб, но теперь он знал, как бороться с немощью. Он подтрунивал над собою, над тюремщиками, вспоминал забав­ ные истории, шуточные песни, а когда их не стало хватать, принялся сочинять свои: Ж ил да был на свете петя-петушок. Заточили петю в терем-теремок, Чтобы петя рано поутру не пел, Чтобы смирно в темной горенке сидел. Чтобы в горенке у пети-петушка Стала тонкою от этог'о кишка... Строки складывались сами собой, будто Петр повторял их за кем-то... Ну, конечно, за отцом! Это он, бывало, говорил: «Ум бороды не ждет, сынку. Не ходи шажком, ходи петей-петушком!» Известие об освобождении из карцера привело его в неописуемый восторг. Выбравшись в коридор, он взмахнул руками, намереваясь всю дорогу до своей камеры отплясывать гопака, но предательская слабость качнула его от стены к стене, швырнула на пол, ударив затылком о зазубренный край мусорной посудины... Очнулся Петр на больничной койке. Долго не мог сообразить, где он, что с ним. Рана на затылке оказалась глубокой. Она то затягивалась, то вновь начинала мокнуть. Петр выздоравливал медленно, будто бы нехотя. Он разучился улыбаться и стра­ дал от этого. 4 В январе 1897 года'Петра вновь стали выводить на прогулки. Как же он соскучился по свежему морозному воздуху, по снежной крупе, хрустящей на зубах, по беспечно галдящим птицам... Однажды его ввели в загон, занятый другим узником. У заключенного была огром­ ная борода, худое лицо, костлявые руки. Впереди идущии слегка прихрамывал. — Эй, — едва слышно окликнул Петр. Узник приостановился, весело поблескивая выпуклыми глазами. — А я думал: не узнаешь... — Молчать! — крикнул вахтер, но Петр уже шагнул к Юлию Осиповичу, притис­ нул его к себе, недоверчиво спрашивая: — Ты? — Я, Петр Кузьмич, я... Вот и свиделись... 85