Сибирские огни, 1987, № 7
Забравшись на проржавленную крышку параши, Петр ухватился руками за оконную решетку и посмотрел вниз. Внизу открылся едва различимый в утреннем мареве тюремный двор. Добрую часть его занимала круглая клетка, поделенная глухими перегородками на дщжину треугольных загонов. «Место для прогулок», — догадался Петр. Сзади заскрежетал замок. — Лазить в окно не положено! Сделаю взыскание! Вспыхнула тусклая лампочка — она мало что добавляла. Однако Петр все же смог прочитать извлечения из правил Дома предварительного заключения. Ими запре щалось: сноситься с другими узниками голосом или какими-либо иными способами, прекословить надзирателям, подниматься к окну, получать газеты рли вырезки из Них и прочее, и прочее. В случае примерного поведения разрешалось: делать заказы в тюрем ную аптеку и мелочную лавку, получать платные обеды и посылать белье в стирку, два раза в неделю видеться с родными, иметь передачи, брать книги из тюремной библи отеки, до двадцати минут в день гулять во дворе под надзором... Правда, большинство этих послаблений вступало в силу через месяц после водворения в эти глухие стены. Обернувшись к окну, Петр столкнулся с недобрым взглядом Нерукотворного Спаса. — А ты сколько здесь томишься, бедолага? Не очень, видно, ценят божье дело на Руси, если пристроили тебя сюда... Над парашей. Минула неделя, а Петра никуда не вызывали... Спас — удобный собеседник. Его глаза в темноте утрачивают злость, делаются добрыми, сочувствующими. И Петр начал вести с ним беседы: — Ну что, приятель, побезбожничаем? Хочешь, расскажу, как бороться за спасе ние обездоленных? Получить революционные знания -— полдела. Надо еще вырастить особую душу. Чтобы она не имела двойного дна. Чтобы взрывалась не от себялюбия, а от боли за других... Тишина в тюрьме особая, скребущая за душу. Пробовал Петр перестукиваться по отопительной трубе с верхними и нижними соседями, но в ответ получил лишь раздраженный грохот: не лезь, мол, не до тебя... На первый допрос его вызвали двадцать первого декабря. Он с жадностью вдыхал свежесть улицы, прислушивался к ее шуму. Окна в тюремной карете задернуты тяжелыми занавесками, но в них нет-нет да образуется щель, мелькнет кусочек улицы, лицо спешащего человека, заиндевевшая морда лошади... В охранном отделении Петра сфотографировали, обмеряли, записали цвет, вол нистость, густоту волос, рисунок бороды, особые приметы лица, высоту и наклон лба... Петр встретил эту процедуру на удивление спокойно, с насмешкой, даже принялся помогать помощнику делопроизводителя: — Да не сутул я вовсе, господин следователь! Вы поглядите на меня получше — какая выправка... Помощнику делопроизводителя польстило, что его приняли за следователя, но, вконец запутавшись, что писать в полицейскую карту, он в сердцах сказал: — Вы, Петр Кузьмич, много о себе воображаете. Там... — он многозначительно указал на потолок, — там вас живо укротят! Но т у д а , Петр попал не скоро: будто в отместку за вольность при регистра ции, его отправили в камеру ожидания. День стремительно покатился к вечеру... Кровати в камере не было, лишь торчали из стены доски-сидения. Но ведь несколько сидений — тоже «кровать». Петр лег. Тут его подняли и повели. В небольшой узкой комнате второго этажа находились двое — офицер и человек в партикулярном платье. Их разделял стол, крытый зеленым сукном. Как контрастны на нем руки обоих: белые, холеные, с ухоженными ногтями — с одной стороны и тем ные, пухлые, нервно подрагивающие — с другой. Офицер взглянул на Петра с интересом. — Порядок обязывает представиться, — сказал он вкрадчиво. — Моя фамилия Клыков. Я состою подполковником отдельного корпуса жандармов. Буду вести дозна ние в присутствии товарища прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты гос подина Кичина... Глаза у подполковника ясные, голубые; лицо породистое; на висках и в острень кой бородке седина. А ведь не стар еще: лет сорок, не более... В противоположность ему Кичин тяжел, неповоротлив. Вон какие у него глаза — острые, бесцветные. Бочком вошел в комнату помощник делопроизводителя, занял место за малень ким столиком в углу. Мышка-норушка... — Не стану скрывать, Петр Кузьмич, прежде всего нас интересует ваша принад лежность к социал-демократическим кружкам, — откинувшись на спинку стула, поощрительно заулыбался Клыков. — Вы меня с кем-то путаете, господин подполковник, — Петр постарался придать своему лицу простодушное выражение. — Не пойму, о каких кружках речь... Слишком уж непонятно вы говорите. .Могу и понятней, — Клыков вынул из стола воззвание к прядильщикам фабрики Кенига. — Этот листок отобран у вас при обыске. Он. как вы помните, не подписан. Зато подписан другой. Вот полюбуйтесь. Не надо быть знатоком, чтобы увидеть их поразительное сходство. 80
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2