Сибирские огни, 1987, № 7

ми волосами. — С миндальным молоком, изюмом, леденцами, клюквенным морсом, смородиновым желе... — Постой, постой, любезный, — остановил его Петр. — Нам желательно получить чай — покрепче и погорячей. А что касается добавок, то сам прикинь... — и он выгреб на край стола оставшиеся в кармане монеты. — На вот эти сокровища. — Стало быть, с постным сахаром и мятными пряниками, — не удивившись, решил прислужник и убежал к следующему столу. — С миндальным молоком выпьем как-нибудь в следующий раз, — виновато улыбнулся Петр. — Правда? — Следующего раза... может не быть... Уезжаю я... — Куда? — растерянно замер он. — К родным. Они у меня опять в Родионовой... Пишут: мамка утопла... А за малыми присмотр нужен... Я и с бумагопрядильни уже уволилась. Зашла к дяде проститься... А тут вы... — Чего ж сразу не сказала? — Петр стиснул ее небольшие шершавые руки с подушечками мозолей на круглых ладонях. — Вы бы сочувствие сделали — и ушли. А мне не хотелось... Боже мой, ровно ту­ ман в голове... Нехорошо это, Василий Федорович, ой, нехорошо... — Петр Кузьмич я, — поправил он. — Нет, просто — Петрусь. — Петрусь, — она уткнулась лбом в их сплетенные руки, замерла так, зашепта­ ла: — Что же теперь будет, Петрусь? — А то и будет! Езжай, раз надо. Адрес только оставь. И я тебе свой дам. Жизнь на этом не кончается, Антося. И не думай. 9 У столичного города всегда есть что праздновать. То поют колокола церквей, созывая на крестный ход богомольных жителей, то гремят трубы, сопровождая марши парадных рот, то открываются гуляния на Царицыном лугу. В этом году пасха пришлась на второе апреля. Пользуясь праздником, очередное собрание руководящей группы решили провести у Сильвина, в Царском Селе. Михаил снимал мансарду в доме номер одиннадцать по Конюшенной улице. Впрочем, мансардой это жилище не назовешь — чердак. Самый настоящий. Со ско­ шенным потолком и оконцем в нем, с внешним лестничным ходом. К приходу Петра за праздничным столом уже сидели Ульянов, Крупская, Старков и Якубова. Они что-то чертили на листках. Хозяин мансарды расхаживал возле. Ши­ рокое скуластое лицо его с твердыми приятными чертами было значительно, над высо­ ким лбом — задорный ежик волос. Но не это бросалось в глаза в первую очередь, а... босые ноги с мелконькими пальцами и большими вымоинами в ступнях. — Доброго здоровья, — негромко поприветствовал Сильвина Петр и озабоченно поинтересовался: — Не жмет ли обувка? С чьей ноги? Уж не с графской ли? Шутка Петра не осталась не замеченной. Все с интересом воззрились на него и на Сильвина. — Ну и глупо, — насупился Михаил. — Ты лучше подумай: зачем держать ноги в тесноте, когда пол такой теплый? — А пожалуйста! — вместе с носками стащил набухшие башмаки Петр — Аки на солнечном пригорке! Тогда, удивив всех, скинула ходочки Апполинария Александровна. И пошло, и по­ ехало. Скоро в мансарде все ходили без обуви. Даже Ульянов. Его пробовали урезо­ нить: — Полно, Владимир Ильич! Разве можно так вести себя после воспаления легких? — Хороша логика.— Возмущался он.— Всем можно, а мне нельзя? Нет уж, увольте, не дамся! И потом: чем хуже состояние моего здоровья, тем лучше для всех нас. — Это еще почему? — Очень просто. Я получил разрешение выехать в Швейцарию. Здоровым марк­ систам путь туда заказан, во всяком случае, после изгнания из Казанского универси­ тета меня за границу не пустили. А теперь — извольте. И паспорт уже выдали. — Вот здорово! — воскликнул Сильвин. — Что же вы молчали? — До выезда еще несколько недель, Михаил Александрович. Не сглазить бы... На чердаке появился Малченко. Спросил: — Что за маскарад? Или вы ради пасхи разулись? — Нет, .Александр Леонтьевич, — откликнулся Старков. — Опрощаемся. Подра­ жаем известным образцам. Хочешь — присоединяйся. — А кто за главного? — Наверное, Надежда Константиновна. В этом отношении она у нас — первый знаток. Имя Льва Николаевича Толстого произнесено не было, но все поняли, что под «известными образцами» следует понимать именно его. В юности Толстой был для Крупской не только литературным, но и духовным кумиром. Когда Надежда Констан­ тиновна кончала гимназию, как раз вышел тринадцатый том его сочинений, а в нем статья «О труде и роскоши». И Крупская решила навсегда отказаться от пользования чужим трудом, быть терпеливой с людьми, упорной в занятиях, научиться всякой, в том числе крестьянской работе. Еще она написала Льву Николаевичу письмо, в ко- 65 3 Сибирские огня № 7