Сибирские огни, 1987, № 7

подчинить чувства, но он не может их отменить вовсе. Не может отме­ нить! Вот в чем штука. Вот я и жила по разуму, но с неотмененными чувствами. Понимаешь? — Понимаю, конечно. Только грустно все это... — Ты меня не жалей, Андрюшенька, не жалей! Я сама устроила свою жизнь. И все равно я с тобой не расставалась. Иной раз так ясно, так близко тебя чувствовала... Погоди, не перебивай, я уж доскажу... Закрою глаза и думаю, что это ты меня целуешь, обнимаешь. Вот даже как было! Сколько я с тобой переговорила! Сколько мысленно писем тебе написала! И вспоминала, вспоминала. Особенно наше лето в пионерлагере. И знаешь, почему? Там я была вольна и спокойна. Как никогда уж больше! Я любила весь белый свет... А ты помнишь, как трогательно любили и привязывались к нам наши мальчишки и девчон­ ки? И ведь у нас тоже было, что им отдать. В нашем-то нежном возра­ сте, а было! У нас была одна жизнь с ними. Мы были искренни... А ты-то, Андрюша, помнишь ли все это?.. И грозу, ливень, как мы с тобой с горы скатились, как поцеловались первый раз?.. «Я ее люблю. И любил всю жизнь,— подумал Михайлов совершенно определенно.—И те корешки, не рядом, а в душе, в сердце моем, кото­ рые я почитал засохшими, умершими, живы, живы, только полей на них водички, да свету дай». — Хочу тебя видеть! Хочу обнять,— перебил он ее. — Я тоже хочу. Но мы этого не сделаем. Нет! Я все больше пони­ маю, что не надо нам видеться... Заново жизнь не проживешь. В любом случае наша встреча —это разрушение. Мы непременно что-то разру­ шим. Мы же теперь не одни. Можем ли мы? — Ты опять все по разуму? — В нашем-то возрасте как иначе? Но главное не в этом, не в этом... Думаю, что, поглядев на меня, ты вовсе не запылаешь желанием убе­ жать от своей жены... Хоть мне и будет обидно, но это нам с тобой не угрожает. Нет, не угрожает... Я о другом. Ты давным-давно стал частью моего мира. Моего. О нем никто и не знает. И ты живешь там так, как мне хочется, как мне представляется. И я не могу в этот уголок никого пускать. Даже тебя. Таким, каким ты стал теперь. Каким теперь! Это не значит —стал хуже, нет. Просто ты теперь другой. А того, кого я знала, любила и всю жизнь держала в памяти, больше нет. Реально, физически нет. Он есть только во мне, со мной. Я не хочу его убить встречей с совершенно другим Андрюшей. Теперь уж не с Андрюшей — Андреем Владимировичем. Понимаешь ли ты меня? — Да, да. И все же, все же... Я тебе цветы купил, конфет, шампан­ ского... — О! Спасибо, милый! Она права! Конечно, права. Им не стоит встречаться. За окном дунул ветер и полетела тополиная метель... Не так, как было в Новосибирске, но тоже... Опять эта тополиная метель. Прямо, рок какой-то! Быть бы как то­ поль, чтобы каждую весну и лето — все сначала! Да где уж тут сначала! Лина права. Кто сказал, что душа это память и совесть? Это так — память и совесть! В открытую форточку влетело несколько тополиных пушинок, они парили, иногда касаясь его, над письменным столом. Михайлов хотел их взять, но слабый ток воздуха от движения руки вспугнул их, пушин­ ки кинулись в сторону, невесомые и неуловимые.* * Эдуард Владимирович Бурмакин родился в 1928 г. в Саратове. Дет­ ские и юношеские годы провел в Новосибирске. Окончил историко-филоло­ гический факультет Томского университета. Автор книг «Разводья», «Ничто не проходит», «Осенний день», «Светлый лес», «Отдаление», «Печальный август», «Свидание на вахте» и др. Член Союза писателей. Живет и рабо­ тает в г. Томске.