Сибирские огни, 1987, № 7

19 Стояли короткие июньские ночи. Михайлов все мечтал самую корот­ кую из них провести без сна, если совпадет она с субботы на воскре­ сенье, чтобы увидеть снова, еще раз, как догоревшая вечерняя заря перельется в утреннюю, как взойдет солнце. В пионерлагере они спорили и добивались, чтобы попасть на дежур­ ство именно в эту ночь, и им с Линой и Игорем выпала такая удача. Он помнит, как совсем не хотелось спать, каким бледным был огонь костра и не подступала со всех сторон непроглядная темень, как в бледном свете отчетливо выделялись все корпуса и деревья, и как в самый глу­ бокий час предутреннего сна потек желтый свет, казалось от самих медью отливающих сосновых стволов, и стал подниматься все выше, втягивая в себя почти невидимое пламя костра, и наконец, вместе с под­ нявшимся из-за леса солнцем, осветил все вокруг, сломив слабое сопро­ тивление несостоявшейся ночи. Они тогда стояли втроем, жадно оглядывались по сторонам, улыба­ ясь друг другу, уверенно чувствуя, что приобщились к чему-то, о чем невозможно рассказать, передать другим. Вот и сегодня Михайлову не спалось. Он поднялся среди ночи и тихо, чтобы не разбудить жену и внука, выбрался на крыльцо, присел на ступеньку. Все было неподвижно. Графитом нарисованными казались в темном свете кедры. Виделось далеко: слева, на взгорке, деревня — дома, колодезные журавли, баньки, сараюшки; справа —уходящая в бор дорога с молодыми лиственницами по бокам. Стояла полная тишина. Неожиданно и непонятно защемило сердце, то ли от неясной печали, то ли от умиления этим непрочным ночным миром, которым и само солнце не может налюбоваться и только при­ кроет на короткое время свой свет, как тут же снова все озаряет и с не­ терпением заглядывает в самые укромные уголки леса. Как всякий современный, занятый большим делом человек, Михай­ лов жил в том типичном ритме, когда не остается времени для само­ созерцания и саморазмышления, для разговора с самим собой о вещах, не имеющих никакого отношения к работе, делу, которому давно под­ чинена жизнь. Но вот уже несколько дней как его томила, а то и откры­ то беспокоила вторгавшаяся в привычное течение мыслей и чувств яв­ ная аритмия, когда он словно бы вываливался с какой-то огромной непрерывной ленты транспортера, некоторое время лежал на земле, ошалело оглядываясь, а потом вскакивал и торопился снова вскочить и занять свое место на серой, бесконечно убегающей ленте. И в шальные эти моменты успевал он ухватить краем глаза и души, что близко, совсем рядом, тоже есть жизнь, и есть в ней тишина и малознакомая прелесть, и таинственные возможности, о которых, должно быть, и тоскует иной раз душа. Иногда он совершенно отчетливо понимал, что неожиданности эти происходят с ним под влиянием встречи с так откровенно состарившейся Милкой Хроминой, с тем, что напомнила она ему. Тогда он начинал думать, что его неловкая, полудетская любовь к Лине значительно сильнее повлияла на всю его жизнь, на его характер, чем он пред­ полагал. Уж не под ее ли влиянием он с ранней молодости так охотно забрал­ ся на серую ленту рабочего транспортера и до сих пор боится ненаро­ ком свалиться с нее? Боится остаться один, без этой неумолимой меха­ нической силы, которая без всяких его усилий, сама по себе тащит и та­ щит вместе с другими по собственной автоматической программе? Уж не отмерло ли по этим причинам что-то важное и живое внутри него? И поэтому он не додал сыну Володьке, и тот теперь вызывает его соб­ ственное недовольство и беспокойство? И не додал жене Любе, которая давно перестала быть простодушной хохотушкой? Он вдруг вспомнил, что никогда не ревновал Любу! Никогда! Вот странность! Как его терзала ревность, когда он мальчишкой влюбился «• 35