Сибирские огни, 1987, № 7

и убедиться, что их отношения все в той же стадии полуребяческой увлеченности и пока Андрей не опасен. Как-то зимой, уже после их летней работы в пионерлагере* Лина ста­ ла рассказывать ему нарочито шутливым тоном о знакомстве с теат­ ральным художником, тридцатилетним холостяком, по словам матери имевшим броню, как очень талантливый мастер, совершенно необходи­ мый театру, не одному их театру, а всем эвакуированным в их город театрам, для которых он делал эскизы и писал декорации, зарабатывая кучу денег, получая особый паек по литеру «А», что, конечно, подчер­ кивала мама с нажимом. Лина рассказывала, как пытал ее художник насчет живописи, выясняя степень ее осведомленности, а она экзамен не выдержала, провалила, и как он теперь при каждой встрече, а он у них уже и дома бывает, просвещает ее. Конечно, он специалист, про­ фессионал, слушать его интересно, но сам-то он ей неинтересен. Длин­ ный, волосатый, с набухающими и краснеющими при волнении веками, дерганый какой-то... Так описывала его Лина, а Андрей все не мог догадаться, почему она ему рассказывает столь подробно об этом, когда стал догадываться, то почувствовал, как у него самого начинают набухать веки от подсту­ пающих, но не имеющих права пролиться, слез обиды. Сдерживая го­ лос, он спросил: — Это что же —жених? Лина ответила тотчас: — Этому никогда не бывать! — Значит, жених,—сказал он.—Почему же твоя мама...— и замол­ чал, потому что нельзя было в нескольких словах сразу исчерпывающе высказать все, что он сейчас подумал и почувствовал. Но Лина, кажется, поняла его. — Потому что моя мама, это моя мама... Ты плохо ее знаешь, а я знаю. — Но разве можно? —Андрей все искал подходящие слова.— В наше время... — Мама у меня говорит, что раньше считалось —браки соверша­ ются на небесах, теперь это отменили, и браки стали заключаться на земле...—Она перевела дух и закончила: —И что она будет считать свой материнский долг исполненным, когда удачно выдаст меня замуж. — Но ведь ему тридцать, а тебе...—ухватился за обнадеживающую мысль Андрей. — Он согласен подождать... — Так и сказал? — Нет! Он вообще про это не говорит. И мама только намекала. Но я же понимаю. Он меня приучает к себе... — А ты? — А я не приучаюсь. И никогда не приучусь. Знай, что этого никогда не будет! Никогда! Ты мне веришь? —она остановилась и смотрела на него серьезно и требовательно. — Верю. Лина облегченно передохнула. — Мне теперь даже живопись стала противна. Смешно, глупо! Но меня просто тошнит, если где-нибудь услышу: о живопись! о мазок! о колорит! Тьфу на вас! Давай больше не будем про это! — Хорошо. Тебе будет трудно,—догадался он. — Кажется, я готова разлюбить собственную мать. Мы с ней будто разлетаемся в разные стороны... Если не останется ничего другого, я действительно улечу. Они ■оба и представить себе не могли тогда, каким пророческим ока­ жется это ее нечаянное обещание. Они продолжали встречаться. Почти каждый вечер, предварительно позвонив ей, он по сугробу забирался на забор, отделявший их дворы, взглядывал на окно Лины, она махала ему, а он перешагивал через серые доски, потому что и с другой стороны заплота тоже был сугроб. 26