Сибирские огни, 1987, № 7

ноги, удобно ему или нет, словно растворился, слился со всем тем, что так ему было по душе, что внушало покой и радость... На исходе зимы, придя из школы, поев оставленную матерью тушеную картошку, он однажды приляжет на диван с учебником фи­ зики и незаметно для себя заснет. Ему приснится, будто полулежит он на своей любимой прогалине, привалившись к теплому стволу и слышит тихое жужжание осы, вдыхает сладкие лесные запахи. И гул, донося­ щийся с улицы, покажется шумом веток и травы, и солнечный свет че­ рез зимнее окно, когда он чуть приоткроет глаза, будет похожим на тот, что растекался по стволам и траве в тихий летний день... Андрей очнулся, ощутив, что затекла правая нога и больно локоть, упершийся в толстое корневище. Потом он почувствовал, что страшно голоден, до боли в желудке, и обрадовался этому своему желанию. Он подумал, что непременно приведет сюда Лину и попытается ей расска­ зать все, о чем думал и что чувствовал сам. Поднялся на ноги, заметив явное прибавление сил, и заторопился в лагерь. 12 Только в зрелом возрасте он объяснил себе поведение матери Лины, ее открытую неприязнь к нему, представив однажды весь ее облик, образ мыслей и чувствований очень ясно и определенно. Красивенькая и единственная дочь богатого сибирского нэпмана, по расчету, но сча­ стливо вышедшая замуж за красного командира, любившего и баловав­ шего ее, как до этого ублажали родители, она все мерила трезвым расчетом, выгодой и собственным удовольствием. И разве можно было назвать истинной материнской любовью то, что она проявляла к дочери и что было ему известно и по собственным наблюдениям и по рассказам Лины. Нет, и здесь она больше думала о себе, о своем спокойствии, даже о своей внешности, о таявшей красоте, потому что дочь ее старила, рядом с ней она превращалась в старуху. Выгодно и пораньше выдать дочь замуж значило —быть спокойной за ее судьбу и еще пожить для себя самой, еще покрасоваться. Но что мог дать Андрей, мальчишка с совершенно неизвестным будущим, сын библиотекарши с грошовым заработком, и отца с непо­ нятной судьбой, которого и близкие соседи-то уж не помнят! Все, ко­ нечно, объяснялось. Но тогда он этого не понимал и пытался пробить стену неприязни. Он помнит, как позвонил Лине в самый первый раз. Они были уже знакомы, уже встречались после школы, но он не знал, что у нее дома есть телефон, а Лина не торопилась об этом сказать, хотя он-то уже давно сообщил ей номер их общего на большую коммунальную квар­ тиру телефона. Когда она назвала свой номер, он удивился и спросил: — А почему ты так долго не говорила, что у вас телефон? — Так. — Не хотела, чтобы я звонил тебе? — Хотела. В общем, из-за мамы... Не будем больше про это! Звони! — Когда? — Лучше вечером, когда мама в театре. Мама Лины была театральным парикмахером. И все-таки в самый первый раз он нарвался на маму и услышал ее странные слова: «У аппарата!» Он немного растерялся, хотел поло­ жить трубку, но когда опять было повторено уже нетерпеливей: «У ап­ парата!»—решился сказать: — Пригласите, пожалуйста, Лину. В трубке помолчали, а потом спросили: — А кто ее спрашивает? Что он мог ответить, кроме: «Андрей». — Ах, Андрей! — сказала язвительно мама.—А вы не считаете нужным вначале здороваться? 2А