Сибирские огни, 1987, № 7

В середине дня опять появляется озноб. Прибегает Лина, он смотрит на нее и просит: — Ли-ин! Ты не сиди тут со мной, как вчера... Стыдно... А Лина, как заправская медсестра, трогает его лоб, поправляет Одеяло, присаживается. — О чем ты говоришь! Чего стыдиться? Болезни? Глупо! А мне легко... И приятно... Через год она напомнит ему этот разговор, его болезнь, чтобы объ­ яснить то, что она сделает, как поступит, как сама распорядится своей судьбой. Приступы, правда все больше слабея, продолжались четыре дня Каждое утро он просыпался как будто здоровым и прислушивался к самому себе —ушла болезнь или еще нет, и скоро понимал, что не ушла: к обеду его начинало знобить, к вечеру поднимался жар. Но вот, наконец, пришло это утро, когда он, еще только просыпаясь, понял, что здоров. Подушка была суха, полотенце висело на спинке кровати. Он сел, комната разок перевернулась перед ним, он закрыл глаза, а когда открыл, все опять стояло на своих местах. Андрей встал, преодолевая валящую с ног слабость. Натянул выцветшую голубую футболку, тонкие серые брючишки, из которых он заметно вырос, сунул ноги в тапочки. До двери изолятора он прошел как по натянутой про­ волоке, выглянул в коридор —никого. Он тихо вышел на улицу. Стояло солнечное утро. Ни шума, ни голосов. Только со стороны кухни доле­ тали глухо отдаленные звуки, стук, голоса. Он сообразил, что отряды разошлись каждый по своим делам, по излюбленным лесным местам: малышня слушать чтение книжки, другие на пионерский тематический сбор, третьи—за лекарственными травами или просто на прогулку. Он обрадовался, что его никто не увидит, и смело зашагал из лагеря в лес, у него тоже было там любимое место. В километре с небольшим от территории лагеря жила небольшая лесная прогалина, по краям которой росли могучие сосны, а поляна зарастала разнотравьем. Здесь был особенный, сухой и ароматный, воздух, пахло смолой и хвоей, дикой клубникой, травами. Солнечный свет, будто золотистый поток воды, натолкнувшийся на препятствие, стекал по стволам и веткам в траву, мелкой пыльцой струился в возду­ хе. Андрей присел под сосну, на сухую хвою и растопыренные потрески­ вающие шишки, медленно стал различать звуки: удивленную скорого­ ворку сороки, вороний «кар», чей-то нежный, спрашивающий голосок, потом жужжание осы, зависшей на одном месте, стрекот кузнечиков, шелест подсохшей на солнцепеке травы. Он глубоко дышал и жадно смотрел на тонкую, отстающую от ствола, светло-желтую кору сосен, на темно-зеленую хвою, на поды­ мающиеся кое-где солнечные ромашки, на фиолетово-синие соцветья кашки, на еще зеленую и уже побуревшую траву, на весь открывшийся перед ним крошечный уголок земного мира, живущего независимо, по своим собственным законам, подчиненного одному лишь солнцу, у которого хватает тепла и для этого уголка, для каждой его травинки и какой-нибудь едва различимой мошки. «Это есть жизнь,—счастливо щурясь, думал он, приваливаясь к теп­ лому стволу поудобней.—Что бы ни случилось, эта жизнь будет продол­ жаться и будет внушать людям веру и желание жить, дышать, смотреть, ощущать». «Как хорошо, как радостно, что я живу,—продолжал думать Ан­ дрей,—что выпало мне, именно мне, моему телу, моему сознанию оказаться в этом мире и жить долго, до невероятного времени —глубо­ кой старости». Он негромко рассмеялся и бросил свои наивные, детские мысли, закрыл глаза, чтобы лучше слышать и обонять все-все живущее вокруг... Кажется, он задремал. Он продолжал все слышать и даже пони­ мать, где он, но на какое-то время перестал чувствовать свое тело, руки, 23