Сибирские огни, 1987, № 7
Вот и обязательный обед относил он тоже к тому простому, разум ному поведению, которого и должен придерживаться руководитель. Нередко, глядя на других, он приходил к выводу, что у него счастли вая натура, не терпящая крайностей, просто физически, физиологиче ски настроенная на умеренность. Он всегда знал, что никогда не при страстится к алкоголю до болезненной страсти, потому что мог просто не вспоминать о нем месяцами. Курить он начал после института на первой своей стройке, за компанию, но курил немного и бросил легко. И в еде он был умерен и непритязателен. Да нигде и ни в чем не дохо дил он до крайностей и излишеств! Скорее всего, в этом все-таки проявились отдаленные результаты его отроческого и юношеского самовоспитания, которым он занимался под влиянием книг и своей матери. Она растила его без отца и, предвидя слабости женского воспитания, старалась привить сыну необходимые качества мужского характера, как она сама их представляла. Она с ним никогда не нежничала, редко ласкала, старалась быть ровной, выдер жанной, поддерживала слегка иронический тон в разговорах, расспра шивая о его мальчишеских делах и заботах, подчеркивала его незави симость, самостоятельность, даже если что-то подсказывала свое, при носила полезные книги, поощряла его любые физические упражнения: лыжи, коньки, вот только плавать он не научился по-настоящему. В детстве, с третьего по пятый класс его жестоко трепала малярия, наследственно доставшаяся от отца. И в дни самых тяжелых приступов мать не показывала ему своего острого беспокойства, старалась быть бодрой, ухаживала за ним без суеты, без проявления той степени со переживания, когда все из рук валится. Потом она водила его в полик линику на уколы, строго соблюдая сроки, заставляла его, уже здорово го, проводить цикл лечения хиной, от которой он наполовину глох, и акрихином, от которого он становился желтым, как малаец. Так вот и формировался он сдержанным и умеренным, с достаточным для его образа жизни и работы характером, помогавшим ему подчинять себя интересам дела. Буфет был пуст. — Ой, Андрей Владимирович! А я уж думала, что вы не придете! — воскликнула, увидев его, буфетчица. — Разве я когда-нибудь не приходил? — Ну, думаю, уехали куда. — Нет. Задержался. Что там у тебя, Машенька? — Щи с капустой, гуляш... Уже заканчивая обычный для их буфета обед, Михайлов неожиданно спросил: — Маш! Ты когда-нибудь в пионерском лагере была? — Была, Андрей Владимирович,—не удивилась его вопросу буфет чица.—На Басандайке. — И как? — Ой, стыдно сказать! Через неделю сбежала. Как приехали роди тели попроведать, так и сбежала. Вцепилась в них, реву, как сумасшед шая! — Что так? Скучно было? — Ой, скучала! По дому страсть как скучала! А вы к чему спроси- ли-то, Андрей Владимирович? — Да тут, знаешь, вспомнил про свое... Про свой пионер лагерь... — Неужто тоже по маме ревели? —лукаво смотрела на него Маша. — Нет! Я ведь вожатым был. Пионерским вожатым... Ну, спасибо тебе за обед, бывай здорова! Он и позже будет едва удерживать желание спросить про пионер ский лагерь: бывали, мол, или нет в детстве, то у главного бухгалтера, принесшего на подпись документы, то сразу у двух своих инженеров^ пришедших с замечаниями по проекту, недавно выданному им заказ чиком... 20
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2