Сибирские огни, 1987, № 7

и, притянув его голову обеими руками, жирно расцеловала Михайлова в губы и обе щеки. Удовлетворенно заявила: — Вот, хоть поцеловалась. В молодости-то не пришлось...—йз глаз у нее полились слезы, смешиваясь с потом, явственно выступившим на верхней, обиженно скривившейся губе. Тяжело опустилась в кресло. Достала из большой хозяйственной сумки носовой платок и стала про- макивать лицо. Михайлову стало жаль ее, он смотрел на Милку уже без видимого раздражения, присел напротив. — Ну, ну! Успокойся. — Сейчас... Извини! У тебя закурить нет? Михайлов бросил курить год назад, но для гостей держал сигареты, иногда и сам выкуривал, почти не затягиваясь, за компанию. — Ты куришь? —спросил он, поднимаясь за сигаретами. — Сейчас уже нет. А было — курила. Сынишку грудью кормила, а курила. Понимала, что нельзя, а ничего не могла поделать... Даром, что всю жизнь в медицине проработала. Я ведь медсестрой была. Да, да, хирургической медсестрой. И неплохой, между прочим... Мила закурила, успокаиваясь. Михайлов тоже достал сигарету для себя, но в последний момент передумал, снова сунул ее в пачку, сказал улыбаясь: — Ну, вот ты уже кое-какие сведения о себе выдала. Давай расска­ зывай дальше. — Ах, Андрюша! Что же рассказывать? Если коротко, то — обидно, если длинно, то тебе неинтересно... Ну, хорошо! Сперва моя личная жизнь не задалась... Не выходя замуж, ребеночка в подоле принесла. Это у нас так, в Закаменке, говорили. Я ж закаменская была. Как го­ ворится, из простонародья... Ребеночек долго не прожил, родился сла­ беньким, да мама моя покойница сильно меня терзала за позор... Так считалось. Вот. Потом сходила замуж. Сходила. Сыночка родила. Он уж теперь сам отец, два внука у меня от него. Ну, а с отцом его мы разошлись. Неинтересная для тебя история. Пожила я вольной пташ­ кой до сорока лет. Всяко было. На юге жила. По Сибири тосковала. Вот на юге-то и повстречала своего старикашку. На двадцать пять лет старше меня. Зато контр-адмирал, герой. Поженились. С тех пор с ним. Жизнь в основном ровная, спокойная. Старичок мой совсем рассыпает­ ся. У него здесь сестра была, одинокая, померла, а он и с места сдви­ нуться уже не может. Вот я тут и очутилась. Похоронила. Вещички какие соседям подарила, какие продала... Тебе же все это не интересно!.. Ему действительно было не очень интересно, но он не подавал вида, а теперь, когда она догадалась, немного смутился и поторопился спросить: — На пенсии? — Да, Андрюша. За старикашкой моим надо ухаживать, внуки... У него тоже двое от дочери... Так вот. Махнула на себя рукой,— и она непроизвольно, должно быть, обдернула на себе просторное светло- зеленое платье типа модного нынче «сафари», явно нуждавшегося и в стирке и в глаженье.—Ой, да что ж это я! — вскинулась Мила,— Тебе же надо про Лину!.. Он снова испытал противоречивое чувство: и желание узнать о Лине, и досаду, что говорит о ней Милка. Пока та повторяла, как они случайно встретились в Москве, всего пять лет назад. Михайлов старался взять себя в руки, не выказывать ни своего волнения, ни неприязни, и поэтому тоже запалил сигарету. — Линка — молодец! Она всегда была молодец,—говорила гостья.— После первого замужества, помнишь, она по идее вышла?.. Она так и сказала: «по идее». Глупо, конечно, сказала. И в то же время почти верно. — Это надо же! По идее,— и теперь удивилась Мила,—Он умер. Лет через пять. Она долго была одна. Тебя искала. Точно! Сама мне говорила... . 15