Сибирские огни, 1987, № 7

театра, где проработает 20 лет, получив звание народного артиста РСФСР. Около десяти лет пел до прихода в ново­ сибирский театр Алексей Филиппович Кривченя, но именно здесь он впервые ис­ полнил партии Сусанина, Мефистофеля, Мельника, Бориса Годунова. В определен­ ной степени природные данные артиста, кстати, обладавшего редким драматиче­ ским даром, расходились со сложившимся стереотипом сценического образа царя Бо­ риса. Не было у первого новосибирского Годунова ни высокого роста, ни царствен­ ности в голосе. Поэтому выглядел он среди величественных, «породистых» бояр худо­ родным чужаком на троне, что усиливало тему политического одиночества Бориса. В этой же постановке Кривченя спел, и Вар­ лаама, партию, ставшую впоследствии ко­ ронной в его творчестве — ведущего со­ листа Большого театра, народного артиста СССР. Он снимется в этой роли в филь­ ме «Борис Годунов» как полноправный партнер Пирогова, Михайлова, Козлов­ ского, Нэлеппа, Ханаева. Когда прослав­ ленный болгарский бас Николай Гяуров начнет репетировать Варлаама, то в ка­ честве образца он возьмет работу Крив- чени. Любителей оперы ждал в «Борисе» 1948 года один сюрприз: князь Шуйский. Исполнитель этой партии Василий Иоси­ фович Сорочинский приехал в Новосибирск сложившимся мастером, более 10 лет про­ работавшим в Ленинграде, в том числе и в дни блокады. Прекрасные внешние дан­ ные, незаурядное актерское дарование, большой темперамент, тонкий вкус — все это принесло певцу большой успех у пуб­ лики, прощавшей ему природный недоста­ ток голоса — сильную вибрацию звука. Когда Сорочинский пел: «Люблю!»— он действительно любил. В подлинный триумф артиста превратился спектакль «Пиковая дама», прошедший за три года 87 раз. В сцене «В казарме» певец достигал вершин трагедии. И 30 лет спустя я не могу забыть неизгладимого впечатления: Сорочинский одними губами беззвучно шепчет: «Тройка! Семерка! Туз!.. Тройка! Семерка! Туз..» И вот такому артисту Зак поручил петь Шуйского. Можно, конечно, вспомнить, что в осуществленной тогда же постановке Большого театра эту партию исполнял дра­ матический тенор Н. С. Ханаев, певший в тоже время Германна, Хозе, Радамеса. По существу, оба театра решали одну и ту же задачу: показать, что Шуйский есть неза­ урядная личность, государственный дея­ тель, достойный соперник Бориса. Но внешность Ханаева, которому было около 60 лет, в костюме и гриме не вступала в противоречие с действительной внеш­ ностью князя. Портреты донесли до нас на редкость невзрачное лицо. А вот что писал о Шуйском современник: «Царь Василей возрастом мал, образом же нелепым, очи подслеповаты имея» (И. М. Катырев-Рос- товский). «Подогнать» на сцене под этот образ высокого красивого Сорочинского было невозможно. Но голос певца, то льстиво послушный, то обретавший власт­ ный металл, удивительно подходил к пуш­ кинской характеристике: «изменчивый, но смелый и лукавый». Именно сильным и смелым был Шуйский Сорочинского. Нако- 162 нец, внешний аристократизм хорошо , отте­ нял «непородистость» Бориса Кривченй. Еще неожиданнее было выступление Сорочинского в партии Бомелия («Царская невеста»). Мы привыкли видеть на сцене в роли заморского лекаря рыжих, нелепых уродов, способных оттолкнуть любую жен­ щину. А тут перед зрителем предстал кра­ савец, полный европейского лоска, перед которым, казалось, не должна устоять «ди­ кая московитка». И вкрадчивое: «Люба- ша» зазвучало с самоуверенностью при­ выкшего к победам покорителя сердец. Та­ кой Бомелий подчеркивал высокую нрав­ ственную чистоту Любаши, для которой отдаться без любви — означало обречь се­ бя на смерть. И когда исполнительница этой партии Л. В. Мясникова во всю мощь своего темперамента восклицала: «Тащи меня в свою конуру, немец!», то воприни- малось это не как брезгливость красавицы к уроду, православной к иноверцу, а как ве­ личайшая боль от надругательства, кото­ рое совершала Любаша сама над собой. Другими возможностями обладает ны­ нешний исполнитель роли Бомелия С. Вах, И Зак предложил ему иные краски. Значи­ тельная часть партии поется вполголоса, на пиано, которое у Ваха слышно во всех уголках зала (я это подчеркиваю специаль­ но, потому что искусством петь пиано в акустических условиях новосибирской опе­ ры так, чтобы звук долетал до слушателя, владеют очень немногие). И фразы: «Для девушки пригожей всегда на все готов я!», «Непродажен мой порошок», «Не трону! Только завтра все расскажу боярину Грязному!»— обретает характер зловещего змеиного шепота. Зримо встает отврати­ тельный облик ядовитой гадины, заползшей в поисках наживы на русскую землю. Образ становится исторически достоверным, ибо лекарь Бомелий не столько исцелял, сколь­ ко отравлял по указу царя. Возвращаясь к работе Зака с Сорочин­ ским, вспомним, что, ставя «Бориса» и «Аиду», дирижер не предлагал ему ролей Самозванца и Радамеса, хотя особым вы­ бором исполнителей театр не располагал. Понимая, что и Самозванец, и Радамес ле­ жат за пределами возможностей Сорочин­ ского, Зак берег его творческий авторитет. Позже, когда эти спектакли перешли к другим дирижерам, певец получил обе партии, создав работы значительно ниже того уровня, которого достигал ранее. Обратимся к спектаклям театра послед­ них лет. В опере А. Холминова «Горячий снег» партия генерала написана для баса. В новосибирском спектакле ее поет бари­ тон. Владимир Урбанович, певец, обладаю­ щий даром наполнить ' каждое слово мыслью, согреть чувством, оказался уди­ вительно на месте в этой роли — советско­ го командира, в котором мужество, полко­ водческий талант сочетаются с высоким гу­ манизмом, глубочайшей интеллигентностью. Другой несомненной удачей постановки стала работа молодого артиста А. Фокано- ва. Скромен и прост его герой — лейтенант Кузнецов, очень искренний и человечный, без громких фраз выполняющий свой долг перед Родиной. Учитывая индивидуальные особенности певцов, Зак создает в своих спектаклях разные оттенки толкований одного и того