Сибирские огни, 1987, № 7

принял участие. Рукава были мокрые, грязные и тяжелые, и мы таска­ ли их часа три. После обеда я пошел побродить по тундре и впервые сорвал не­ сколько крупных ягод черники. Они показались мне почему-то солоно­ ватыми. Я съел еще несколько штук... что за черт! То же самое. Все так же моросил мелкий фонтанный дождь. Я облизал мокрые губы. Соленые!.. И тут меня осенило. Ведь из скважины вырывается ископа­ емая вода. Ей много миллионов лет, столько же, сколько нефти и газу. Минеральная вода. Неизвестны ее лечебные свойства, никто не исследо­ вал, но она соленая. И солонит все вокруг, Лариса была тиха и печальна, я никогда не видел ее такой. И дверь она не открыла своим ключом, а постучала. Я подумал, что она забы­ ла ключ, но она положила его передо мной на стол, — Он все знает,—сказала она таким тоном, что не оставалось со­ мнения, о ком идет речь, но я все же спросил, как идиот: — Кто? •— Муж. Дай сигарету. Я хотел сказать, что при том, как она себя вела, это неизбежно должно было случиться, но понял, что говорить этого не нужно. Я про­ тянул ей пачку. Курила она редко и сейчас нервно и неумело затяги­ валась. — Сядь,—сказал я. Она опустилась на стул.—Давно? — Что давно? — Знает давно? Она пожала плечами и погасила сигарету. Я почувствовал острую жалость к ней, жалость в том смысле, в каком раньше это слово озна­ чало —любовь. Жалеет — значит, любит. И это, наверное, и есть та самая любовь, выше которой не бывает. Я вспомнил всех женщин, ко­ торых знал, и понял, что никого не любил, а только увлекался, но Ла­ рису я любил всегда, даже когда ее не знал, любил, люблю и буду лю­ бить всю оставшуюся жизнь., Я был готов для нее на все, и что она сейчас скажет, то и сделаю. Скажет: останься — останусь. Брошусь на колени перед редактором, напишу какой ни попадя очерк, пойду на радио. Если нигде не возьмут, пойду грузить мешки. Мне не привыкать. Лишь бы не страдала или меньше страдала женщина, которую я люб­ лю. Не надо добавлять — больше жизни. Если любишь, то это всегда — больше жизни. Лариса молчала. Я с трудом спросил: — И-и... что он?.. — Ничего. Сказал: так мне и надо, взял на двадцать лет моложе се­ бя. Потом спрашивает: ты уже перебесилась? Я сказала, что да, пере­ бесилась. Он говорит: вот и хорошо, будем жить, как жили. Ради детей. Она помолчала и добавила: — Лучше бы он меня избил. Я выдохнул: — Как?.. — Так. Избил бы и все. Как шлюху. Я бы стерпела. А так — невы­ носимо. Тварь я неблагодарная. Он все для меня сделал. Она замолчала. Я тоже молчал. Я понял, что «все сделал»—это не благополучие, не дом и не машина. Это то, чего я еще не знаю. Лариса продолжала: — Я тебе никогда не рассказывала. Ты не знаешь, как я жила. Пока его не встретила. Родители теперь у меня умерли, отец недавно совсем. Про мертвых плохо не говорят, но я их и в гробу проклинаю! — Гол'ос ее злЬбно дрБ&аЛ.— Я и на похоронах не была. Их надо было не хоронить, а зарыть, как собак! Оба пьяницы запойные! Ты таких не 136