Сибирские огни, 1987, № 6

В Сошнине мы видим счастливое соче­ тание духовной, нравственной (да и физи­ ческой тоже) силы, то сочетание, которое способствует цельности и гармонии лично­ сти. Не следует, правда, делать из этого далеко идущий вывод, что писатель создал некий идеальный тип, безусловный обра­ зец для подражания. В. Астафьев к этому просто и не стремился, о чем он и скажет откровенно в вышеупомянутом интервью: «Меня интересовал герой, боже упаси, назвать идеальным — просто человек со­ вестливый, можно сказать, цельный. И все низкое, что обрушивается на него, на цель­ ного человека, дробит его жизнь, дробит его душу. Он начинает задумываться, поче­ му такое происходит. Начинает с себя. Всегда надо начинать с себя, тогда дой­ дешь до общего, общегосударственных, общечеловеческих проблем. Мы живем сре­ ди людей, как в крашеном доме,— сколько ни пишут «Осторожно — окрашено», все равно где-нибудь да мазнешься... Не делал я Сошнина ни выпивохой, ни бабником, но не делал и конфетным. Есть и эгоизм, и чувство усталости, раздражения, даже не­ которой жестокости — жестокости на жестокость» >. Идеальным Сошнин, действительно, не стал, не превратился в ходячую доброде­ тель, но психологически достоверным, жиз­ ненным, близким по-человечески стал не­ сомненно. Фигура Леонида Сошнина в творчестве В. Астафьева во многом новая, О мили­ ционерах, переквалифицировавшихся в ли­ тераторы, он и в самом деле еще не писал. Хотя до него-то как раз образы служите­ лей общественного правопорядка в совет­ ской литературе (и не только детективной) возникали не раз. В качестве наиболее удачных можно вспомнить участковых, изображенных Б, Васильевым и В. Липато­ вым. И сердечности, и цельности им тоже было не занимать. И нацеленности на борь­ бу со злом. Тем не менее сходство между ними и Сошниным минимальное. Дело тут, видимо, вот в чем. Герои Б. Ва­ сильева и В. Липатова, без страха и упре­ ка, исполняя свой нелегкий служебный долг, ловя преступников, охраняя социа­ листическую собственность, тем не менее почти не задумывались о том, «что с нами происходит», и уж тем более над тем, «как на свете жить»? И то, и другое для них не требовало особых разъяснений, как не требовало до поры до времени и для Сош­ нина, для которого народ «долгое время делился на преступный мир и непреступ­ ный мир». Скажем, у того же Анискина жи­ тейский, нравственно-этический и служеб­ ный опыт, взаимообогащая друг друга, находятся в полном единстве: представле­ ния о жизни и человеческом поведении весьма естественно переносятся героем В. Липатова в сферу его милицейской прак­ тики. Сейчас, когда мир не просто услож­ нился, а и многое в нем перепуталось, од­ но подменилось другим, в одном потоке иной раз оказываются беззаконие и закон, такого совпадения не происходит. Во вся­ ком случае Сошнину его собственная прак­ тика, немалый милицейский опыт уже не в состоянии помочь разобраться в проис- 1 Виктор Астафьев. Не лишний багаж —благо­ родное сердце. «Литературная газета», 5 февра- ия. газъ г. ходящих вокруг процессах. Наверное, еща и поэтому встает Сошнин перед необходи­ мостью, «прежде чем вплотную засесть за письменный стол, по-новому, вдумчивей и шире, что ли, осмыслить все, что прои­ зошло и происходит с нами и вокруг нас, научиться смотреть на людей и понимать их не так, как прежде...» Более традиционен Иван Петрович Егоров. Он — своего рода продолжение образа Павла из «Прощания с Матёрой», продолжение уже на том этапе, когда жизнь, ради которой беспощадно сожгли и затопили Матёру и подобные ей деревни, искусственно создав новые поседения типа унылой, безликой Сосновки, наступила. И эта «новая жизнь» тоже прошлась трещи­ ной разлада с самим собой по душе даже такого крепкого, исконных крестьянских корней человека, каким был Иван Петро­ вич. Понимание мира как общего дома, где все должны жить в ладу и согласии, делая все, что в силах для его тепла и уюта, вдруг перестало совпадать с реаль­ ной картиной современного бытия, где как раз вполне обычным становится холод от­ ношений, отчужденность, безразличие, где на дом чаще смотрят как на ночлег, приста­ нище, но не как на прочное гнездо. Этот разлад, а обстоятельства жизни в поселке с каждым днем его усиливают, приводит Егорова к пессимизму. Однако есть все основания думать, что он гремен- ный, он — следствие предельной усталости сильного, духовно богатого, но отчаявшего­ ся бороться в одиночку человека. От нее, усталости, и замышляет Иван Петрович свой уход из поселка. Таким, согбенным, покидающим Сосновку, В. Распутин и по­ казывает Егорова в финале повести: «Издалека-далека видел он себя: идет по весенней земле маленький заблудившийся человек, отчаявшийся найти свой дом, и вот зайдет он сейчас за перелесок и скроет­ ся навсегда». Но как-то не верится в это «навсегда». Не верится, что оставит он в беде землю’, которой отдано столько сил и которую, несмотря ни на что, любит и почитает за мать. Автор и не пытается рассеять наше не­ доверие. «Молчит, не то встречая, не то про- вожая его, земля»,— заканчивается много­ значительно неопределенной фразой по­ весть «Пожар». Но хочется надеяться — встречает, ибо и ей, земле русской, без его- ровых тоже плохо. Встречает его, вновь обретающего под воздействием своеобраз­ ного социального катарсиса духовную проч­ ность и силу. Встречает с надеждой всех, в ком не угасла еще душа и совесть, кто готов постоять за добро и справедливость. Читая «Пожар», «Печальный детектив», «Имя для сына», лишний раз убеждаемся, какое огромное значение приобретает нынче проблема гражданского и нравствен­ ного выбора. От точности этого выбора во многом зависит дальнейшее направление судьбы героев произведений В. Астафьева, В. Распутина, М. Щукина. На этом оселке, собственно, и выявляется, кто есть кто, происходит принципиальное размежевание. Вспомним, как в свое время сломались щукинские Воронихин и Козырни, начинав­ шие жить по совести и справедливости. Конечно, сказались, как мы видели, и об­ 151