Сибирские огни, 1987, № 6
к родной земле. Тем более что лично для него это не просто место жительства — этой земле от «отдал жизнь» (здесь он родился, отсюда уходил на фронт, возвращался, под нимал пришедшее в упадок хозяйство). На верное, и поэтому «встревал и лез на ро жон, и сердце надрывал и снова и снова с тем же: не везде трын-трава. И выходил из отчаяния, и других наставлял, кто готов был из него не выбраться, соорудив из от чаяния стену, за которой... гори оно все си ним пламенем...» Потому именно и Агарин так искренне и непримиримо ненавидит Козырина, что тот один из тех, кто в угоду корысти и благополучию подтачивает и расшатывает потом и кровью многих поколений создан ный ДОМ. Но вот ведь какая штука: и Козырин, и все те, о ком со справедливым гневом пи шут Астафьев с Распутиным, выросли и обитают в этом же самом доме, что и герои более высокого нравственного толка. Согласимся с В Астафьевым, что очень многое идет от прочности семейных свя зей. Согласимся и в необходимости учиты вать возможность глубоко затаившегося в тайниках человеческой души до поры до времени изначального вируса зла, который при благоприятном стечении обстоятельств может, подобно джинну из бутылки, вы рваться на волю. Однако нельзя недооцени вать связи и отношения другого рода — общественно-экономические, в сфере кото рых протекает значительная часть челове ческой жизни. Надо сказать, что В. Астафьев это тоже хорошо понимает, иначе не возникла бы, наверное, в его романе великолепная сце н а— образчик таких отношений — проводов некоего «сиятельного штымпа», где, как в капле, отразилась пресловутая система «де ловых» отношений «ты — мне, я — тебе». Другое дело, что В. Астафьев говорит об этом мимоходом, не заостряя внимания, по скольку взятый им жизненный материал и герой приводят писателя к несколько иным наблюдениям и обобщениям, заставляют сконцентрироваться на других сферах наше го сегодняшнего бытия. А вот М. Щукин и В. Распутин социаль но-экономическим отношениям уделили бо лее пристальное внимание. Но не просто за фиксировали их, а дали им нравственную оценку. Размышляя, с чего все-таки «произошел сворот на нынешнее раздольное житье- бытье», В. Распутин в «Пожаре» приходит к выводу — прежде всего с изменившегося взгляда на работу, дело свое, которое у многих рабочих сосновского леспромхоза постепенно перестает быть чем-то нерастор жимо-кровным, а все больше становится лишь средством к существованию, нудной обязанностью, едва ли для некоторых не повинностью. Отсюда и соответственное к работе отношение. Однако не на пустом же месте все это родилось. В Распутин полагает (и не без оснований, что подтверждает обширный публицистический материал последнего времени в нашей прессе, свидетельствующий о многочисленных сбоях, срывах, крупных и мелких нарушениях в хозяйственном ме ханизме страны), что зачастую безразлич ное и безответственное отношение к работе 146 провоцируется и самой работой, точнее, та ким ее характером, который задается соот ветственным стилем руководства. «Конечно, новая работа сказалась: валить лес, только валить и валить, не заботясь, останется, вырастет тут что-нибудь после них или нет. Это теперь заставляют на вы рубках делать посадки, да и то... За невы полненный план по посадкам пожурят, за план по вырубке — семь шкур сдерут». Его величество План мало-помалу стал идолом, фетишем, который при таком на правлении деловой и общественной жизни вытесняет все и вся, позволяя списывать на него все грехи и прегрешения. План любой ценой — один из тех рычагов, с помощью которых в немалой степени переориентиру ется психология и общественное сознание людей, чьи усилия денно и нощно направле ны в сторону безоглядно-слепого его вы полнения. Вот и получается: труд создал человека, но он еше и воспитывает его согласно сво ему содержанию и характеру. Со всей поистине жуткой красноречи востью мы убеждаемся в этом, читая один из эпизодов романа М. Щукина «Имя для сына». Суть его такова. Однажды в разгар уборочной первому секретарю райкома ком сомола позвонили из дальнего колхоза и попросили срочно приехать — такое у них творится... За бумажной каруселью отчетов и сводок приехать удалось лишь через не сколько дней, Райкомовский «газик» встре тил сердитый парень, и они поехали на поля. «...И над ближним березовым колком сра зу увидели клубы тяжелого, черного ды ма. Подъехали ближе... Горели валки пше ницы, и даже в кабине «газика» чувствовал ся запах печеного хлеба. От валка к валку ходил высокий, лохматый мужик с ленивы ми заспанными глазами, таскал за собою на длинной проволоке консервную банку, на битую промасленной ветошью. Ветошь го рела и следом за банкой тянулся огненный след. Показывая на горящие валки, на работа ющие в отдалении трактора, которые уже запахивали черное после пожара поле, на лениво идущего мужика с консервной бан кой на длинной проволоке, парень... расска зывал о том, что здесь произошло. Урожай в том году созрел отменный, но убирать его, мешали дожди... А сводку необходимо бы ло доставить на днях. И решили оставши еся валки сжечь да сразу запахать, тогда и появился здесь высокий, лохматый му жик...» Стремление к плану любой ценой, к бла гополучной отчетности, выливающейся в оч ковтирательство, может привести к пере рождению не только людей духовно ущерб ных, предрасположенных к неблаговидным поступкам и метаморфозам. Сдают иной раз позиции и такие, например, как один из персонажей «Пожара», начальник централь ного участка сосновского леспромхоза Бо рис Тимофеевич Водников — «мужик свой, внутри себя твердо разбирающийся, кто есть кто и что есть почем». «Почто ты все одно по одному?— укоряет он Егорова, расстраивающегося по поводу того, что все больше обесценивается нрав ственное содержание работы.— Без плана, видишь, не живем.,.» И на какие только
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2