Сибирские огни, 1987, № 6

монстрировать, как надо «резать правду- матку» любыми доступными способами. Уж кто-кто, а В. Астафьев прежде всего и от­ личался всегда стремлением и умением го­ ворить неприкрытую, обнаженную, нелице­ приятную, обостренную правду. И вот любопытная деталь. Леонид Сош- нин, казалось бы, обыденную правду о лю­ дях, среди которых он вращается, знает из первых рук, а тем не менее он не уве­ рен, знает ли их. С одной стороны — по­ тому, что «долгое время» народ этот для него «делился на преступный мир и непре­ ступный мир», который, проще, привычнее, однолинейнее. Но с другой стороны — все значительно сложнее потому еще, что зна­ ние (в том числе и правды) — не есть по­ нимание. И не случайно главный герой «Печального детектива», имея достаточно точное и объективное представление об ок­ ружающем мире, мучительно старается по­ нять в то же время, «каков он в пестроте своей, в скопище и постоянном движении? Куда? Зачем? Какие у него намерения? Ка­ ков норов?» А задача эта, надо заметить, очень и очень непростая, ибо в нашем нынешнем, достаточно сытом, благополучном, но дале­ ко не безоблачном мире многое сдвинулось, сместилось, переплелось, а то и подмени­ лось одно другим. И прав В. Астафьев, ут­ верждая, что «беззаконие и закон для неко­ торых мудрецов размыли дамбу, воссоеди­ нились и хлынули единой волной на оше­ ломленных людей». Под напором этого по­ тока не так-то легко разобраться человеку, где правда, где кривда, где добро и спра­ ведливость, а где только их видимость. Но сложнее всего оказалось понять — почему «воссоединились», отчего возникла столь странная, даже дикая возможность сосу­ ществования всего этого, по природе своей, вроде бы, и несовместимого? Отчего, например, «русские люди извечно жалостливы к арестантам и зачастую рав­ нодушны к себе, к соседу — инвалиду вой­ ны и труда? Готовы последний кусок от­ дать осужденному, костолому и кровопус­ кателю, отобрать у милиции злостного, только что бушевавшего хулигана, коему заломили руки, и ненавидеть соквартиран­ та только за то, что он забывает выклю­ чить свет в туалете, дойти в битве за свет до такой степени неприязни, что могут не подать воды больному»... «Парадоксальная» жалостливость русско­ го человека, его двойственность на грани раздвоенности и двуличия, когда от сенти­ ментального благодушества до зловещего безразличия и равнодушия один шаг, на­ глядно продемонстрирована в том же случае с Венькой Фоминых, когда на суде, в гла­ зах тех же самых женщин, которые от не­ го так натерпелись, он выглядит уже чуть ли не героем. Его совершенно искренне жа­ леют, сочувствуют, считают несправедливо осужденным. У самого Сошиина, кстати, к этому прес­ тупнику отношение иное, хотя тоже неод­ нозначное. «Нет, ему не жалко было Вень­ ку Фомина, но и торжества он тоже ника­ кого не испытывал, тем паче злого». И не потому только, что «работа в милиции вы­ травила из него жалость к преступникам». Дело еще и в том, что Леонид Сошнйн от­ носится к категории не добреньких, а по- 144 настоящему добрых людей, а это уже само по себе немаловажно. Ведь «легко возбу­ димое, слепо вспыхивающее, разномыслен­ ное, необъяснимое зло» чаще всего как раз и соседствует с аморфной жалостливостью именно у добреньких — не умеющих, а точ­ нее не желающих различать зло в различ­ ных его проявлениях. С другой стороны, такое вот добренькое всепрощенчество, аб­ страктное сострадательство, далекое от подлинного участия и сострадания, по убеждению В. Афанасьева, приводит к то­ му, что «вольно, куражливо, удобно живет­ ся преступнику средь такого добросердеч­ ного народа». Да только ли преступнику? Не менее вольно чувствуют себя распутинские «арха­ ровцы» (так в Сосновке прозвали компа­ нию «бичей») во главе с их главарем Саш­ кой Девятовым. Или разного рода шабаш­ ники, сезонники, наехавшие «кто за лишним рублем, кто за лишним днем...». И «при развезении, когда ни шатко, ни валко», поднимается и активизируется «разномыс­ ленное зло», которое до поры таится и ко­ пится в человеке, становясь мрачной непра­ вой силой, способной при благоприятном стечении обстоятельств (какие, например, и образуются в распутинском «Пожаре») подмять под себя и правду, и добро, и со­ весть. О природе добра и зла, их взаимодейст­ вии в современном мире авторы рассматри­ ваемых произведений размышляют немало, что вполне естественно, ибо, не уяснив сути причин и истоков этих краеугольных проти­ воборствующих начал человеческой жизни, вряд ли возможно до конца понять, «что с нами происходит», а тем более едва ли можно получить хотя бы приблизительный ответ на вопрос: «Как на свете жить?» Не понять, во всяком случае, откуда в нашем, построенном на принципах гуманизма об­ ществе, где все для блага и во имя челове­ ка, берется «безумие, дикость», И на сей счет у В. Астафьева, например, есть свое определенное мнение. Нет, он не пытается изобретать какие-то новые, не­ обычные теории; автор «Печального детек­ тива» просто призывает не забывать, не от­ махиваться от возможности изначального существования в том или ином индивиду­ уме вируса зла — вируса отнюдь не «ин­ фекционного», не привнесенного, оттого бо­ лее заметного, легче поддающегося диаг­ ностике и лечению, а вируса врожденного, генетического, и потому гораздо более опасного, поскольку способен он долгое время не проявляться, однако, вырвавшись при благоприятных условиях на волю, чре­ ват он рождением большой беды. И к этому, призывает В. Астафьев, надо быть готовым, а не стыдливо доказывать, что ничего подобного у нас нет и быть не может, наивно полагая, что, сокрыв тайну, избежав огласки, можно обмануть и самое болезнь. Необходимо, настойчиво утверж­ дает писатель, во всеоружии знания о при­ роде зла вести с ним беспощадную борьбу. Говоря о том, что в душе человеческой нет-нет да и заведется «самый жуткий, сам себя пожирающий зверь», автор «Печаль­ ного детектива» старается нащупать ту почву, на которой буйно расцветает «раз­ ноликое, разномысленное зло», те факторы, которые помогают появиться ему на свет.