Сибирские огни, 1987, № 6

— Я предупреждение послал. С вечера... Костя! На пороге появился Константин Иванов, очень похожий на старшего брата, только без усов и с красными юношескими болячками на щеках. За ним вошла Феня Нцринская, тоже принаряженная. — Ой, здравствуйте! — обрадовалась она. — Ты кому отдал «Корабль-призрак»? — вопросил Киська брата. — Ихней хозяйке в руки. Да, был такой уговор: если занятие кружка почему-то срывается, передать через квартирную хозяйку книгу Александра Дюма-отца «Корабль-призрак». До сих пор посылать предупреждение случая не было. А вчера и сегодня Петр, задол­ жавший хозяйке за квартиру, сам от нее прятался. Вот все и разъяснилось. — Заглянул на минуту. Кое-что передать,— объяснил свое появление Петр.— А еще хотел узнать, что случилось? — А ничего! — беззаботно ответила Феня.— В гости ходили. К знакомым Марии Павловны. Помните сочельник на Глазовой? Слово за слово, Петр узнал все, что его интересовало. Оказывается, Сибилева не оставила мысли оторвать от марксизма пяток-другой его учеников. А может, захотела появиться среди своих единомышленников в окружении рабочих. Тем более таких, как Ивановы, Лиза Желабина, Норинская, Машенин... Встреча состоялась на Гагаринской улице, у доктора городской Пантелеймо- новской больницы Быковского. Разговоры далее необходимости заниматься само­ образованием, выступать за улучшение быта рабочих не шли. Читалась все та же басня фон-Визина «Лисица-казнодей». Но друзья Сибилевой были радушны, обстановка создалась доверительная, и это сгладило шероховатости. Когда пришло время прощаться, учительницы Агринские исполнили «Марсельезу». Первым отклик­ нулся на песню рабочий из их компании — Василий Иванович Галл, человек, испы­ тавший на себе следствие и тюрьму. Рассказ Николая Иванова и Фени Норинской (Константин большей частью молчал) поначалу возбудил в нем чувство досады. На общих призывах да на приятном обхождении далеко не уедешь. Походят друг к другу, присмотрятся да и расстанутся. Главное, не попались бы на заметку охранке: за народовольцами она покуда больше охотится. Террористы! Заговорщики! Романтики революции!.. А того в полицейском управлении понять не могут, что нынешние романтики не ровня прежним. Помельчали. Обкатались. И теперь отвлекают рабочих от настоя­ щей политической борьбы. — А что вы хотели передать? — полюбопытствовала Феня. Петр достал несколько отгектопрафированных им листков. Едва-едва сорок по­ лучилось... Массу для гектографа пришлось делать дважды. Первый раз она вышла слишком крепкой, чернила не приставали. Чертыхаясь, Петр растопил куски жел­ того студня, плеснул пять больших ложек глицерина, вновь заполнил цинковую коробку. Когда масса охладилась, выжег с ее поверхности пузырьки. На одном листке текст не поместился, пришлось раствором соляной кислоты снимать остатки чернил и тискать продолжение. Зато какую радость испытал Петр, получив эти первые оттиски. Загасив лампу, положил листки рядом, чтобы ощущать их щекой, вдыхать сладкий запах столярного клея, глицерина, анилино­ вой краски и еще чего-то приятного, убаюкивающего. Он чувствовал: пришло на­ стоящее д е л о , ради которого не жаль и собственной жизни... Для первого раза Петр_ откопировал вопросы к рабочим, которые составил Ульянов. Всего десять дней прошло после той рождественской ночи, когда Влади­ мир Ильич высказал решение составить памятку. И вот памятка написана, а те­ перь отгектографирована. Ульянов торопится, заставляя торопиться и других. Не всем понятна и посильна его гонка. Иные не выдерживают. Их начинает раздражать сначала стиль его работы, жизни, а потом — умение заглядывать далеко вперед. Отец учил Петра: «Умей, сынку, идти поперед другими. Но меж друзей не стремись в первые; силен не только тот, кто толкает, а и тот, кто ему допомогает. Случится — толкай, но больше головному человеку допомогай...» Ульянов — головной человек. Интересно, как оценят памятку Петра сами рабочие? Толково! — одобрил литейщик, дочитав до конца.— Только вопросов много А внутри каждого — еще вопросики поставлены. Тут если на все отвечать роман получится. ’ — Значит, будем писать романы! — сказал Петр. Окончание следует