Сибирские огни, 1987, № 6
стыми берегами улиц, неожиданно высветив их праздничной белизной. Наконец-то под ногами перестала хлюпать талая вода, появился наст. Извозчики и кучера конок маются: повсюду заносы, дороги и рельсовые пути не расчищены. Зато у кондукторов развлечение: с января из вагонов убраны подвесные звонки — очень уж пугали лошадей, а вместо звонков введены сиг нальные рожки. Снегопады сменяются недолгими затишьями, и тогда наступает погода, которую люди в шубах называют хорошей, а владельцы продувных пальтишек и шинелек ругают на чем свет стоит. С обычного шага они переходят на скорый в отчаянном усилии согреться, побыстрее достичь спасительного тепла. Забегал и Петр. Особенно вымотал его четверг на пятое число. Занятия в институте закончи лись позднее обычного: дирекция задержала все курсы для сообщения о новом паспортном уставе. Потом долго произносились высокопарные слова и речи о том, что каждое первое января будущность принимает конкретный образ и, дай бог, чтобы отныне она явилась в лучшем своем обличье, сохранив все доброе от Александра III, что главная обязанность студентов — приумножать знания во имя процветания отечества... Стражи стояли в дверях, не давая уйти, а уйти надо: на Петергофском шоссе Петра ждали путиловцы из группы Николая Иванова-Киськи. Пришлось вытара щить глаза, схватиться за живот и пулей промчаться мимо стражей. Пусть дума ют что угодно. С желудком шутки плохи, его не утихомиришь верноподданни ческими тирадами. — Разрешено! — соврал Петр в шинельной. Облачаясь на ходу, выскочил на Забалканский проспект — и скорей к конно дорожной линии. День покатился к ночи. Быстро стало темнеть. Конка тащилась кое-как. В вагонах — стынь. Петр занервничал: люди давно собрались, битый час его дожидаются; от них он требует точности, а сам... Хоть бы один фонарь горел! За Чугунным переулком Петр в очередной раз увяз в снегу. Долго мучился, пока не достиг твердого места... Впереди замаячил знакомый двухэтажный дом под номером 64. Петр глянул на верхние угловые окна и от досады покрутил головой: огня нет, значит, не стали ждать, разошлись. Он все же поднялся по темной лестнице, постучал. Тишина. Походив минут пять возле дома, Петр почувствовал, что окончательно промерз. На Богомоловской, помнится, есть ларек, в котором допоздна торгуют колба сой и печенкой. Надо идти туда. У ларька с жестяным кренделем над входной дверью Петра признал мужик в валяных ходочках на босу ногу, в стареньком тулупе, наброшенном на испод нюю ^рубаху. И Петр его признал: Дмитрий Иванович Морозов. Было дело, в одной кузнечной артели на Путиловском трудились. Потом Морозов перебрался в паровозо-механическую мастерскую, стал учиться на токаря. — А я тут рядом живу,— чуть шепелявя, доложил Морозов.— Выскочил за харчами. Может, откушаем вместе? А? У меня знакомые люди сошлись. — Можно,— не стал отказываться Петр. В тесной прокуренной комнатенке у тусклой лампы сидели трое. Все молодые. Лицо одного показалось Петру знакомым. Да это же Василий Богатырев, молотобоец с Путиловского. И с ним ему приходилось работать. — Гляди ты, ёкан-бокан,— поднялся ему навстречу Василий,— А нам как раз ученая голова нужна — задачку решить. — Смотря какая задачка,— Петр снял пальто и прошел к столу. — Вв том-то и дело,— согласился Богатырев.— Тут, значит, такое дело: заму чил Гайдаш Петруху Акимова штрафами... Его вот,— хлопнул он по плечу крас нощекого, стриженного скобкой парня в замызганной тельнице с нашивными кар манами.— Чуть не половину денег удерживает! Под разными видами... — Да ты погоди,— остановил его Морозов, самый старший в компании.— Так нельзя. Человек с холода. Ему согреться надо. Теплую еще колбасу ели молча, макая в горчицу или посыпая крупной солью. — А это — Сема Шепелев,— запоздало представил Богатырев третьего.— Из паровозо-механической мастерской. Токарь. Не смотри, что тихий. Тронется с места — гоп-человек. Шепелев худ, на лицо приятен; темная бородка идет ему. Неплохо бы и Акимо ву завести такую,_а то у него подбородок начинается сразу под нижней губой. — Что же Гайдаш? — напомнил Петр.— По-прежнему механическую в страхе держит? — Ага,— с готовностью подтвердил Акимов.— Новые сверла дает только за угощение в трактире. На старом долго не продержишься. Крутись не крутись — брак сделаешь. Тут тебе и первый штраф. Недовольным скажешься — второй. Выйдешь на двор по нужде — самовольная отлучка. Папироска во рту — пожар ную осторожность нарушил. Нет масла в лампаде — украл. Поставит на сверх урочные работы, а в бумаге покажет один цеховой оклад. До недавнего времени Петр и сам не знал, что существует устав о порядке ш
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2