Сибирские огни, 1987, № 6

В доводах Ульянова все было своим, незаемным, хорошо обдуманным. Он не столько спорил с Красиным, сколько показывал ему и всем собравшимся новые, дото­ ле не замеченные ими стороны в учении Маркса. — Мы имеем перед собой один живой органический процесс, процесс развития товарного хозяйства и роста капитализма. Р а с к р е с т ь я н и в а н и е в деревне показывает нам начало этого процесса: зарождение его, его ранние стадии; крупный капитализм в городе показывает нам конец этого процесса, его тенденции. Попробуй­ те разорвать эти явления, попробуйте рассматривать их отдельно и независимо друг от друга,— и вы не сможете в своем рассуждении свести концы с концами... ...И вот теперь, отвечая Антушевскому, Петр почти дословно повторил эти мысли Ульянова, добавив: — Мне кажется, что, отрывая конец от начала, трудно прийти к чему-то разумно­ му. Капитализм в России так же двуглав, как орел на царском гербе. За одной голо­ вой стоит крестьянский капитализм, за другой — городской, индустриальный. У пер­ вого еше сильны феодальные повадки. Другой, как верно заметил Антушевский, пока юн и худосочен. Однако же из худосочного заморенного птенца на хороших-то кресть­ янских харчах легко может выпериться прожорливый стервятник... Уже выперился! И хватает, хватает из клюва своего двойника лакомые кусочки. Сравнение понравилось. Слушатели оживились. Воспользовавшись этим, Петр спросил: — Какой из голов отдать предпочтение? Наверное, первой? — Это почему же? — удивилась Лиза Желабина. — А потому, что развелось немало умствований по поводу общинной деревни, мужицкого уклада крестьянского царствования большинства,— Петр насмешливо гля­ нул на Антушевского.— Набравшись их, можно далеко уйти от сути разговора. А суть проста: российский капитализм двуглав, но это единое целое. Ему предстоит выполнить ту же историческую роль, что и на Западе. — Интересно знать, какую в конкретности? — не удержался на гордом молчании Антушевский. — Очень толковый вопрос,— одобрил Петр, став совершенно серьезным.— Ему предстоит доказать неизбежность превращения капиталистического строя в социали­ стический. Дав время усвоить высказанную мысль, он продолжал: — Общественные силы нынче решительно перестраиваются, не так ли? Я уже го­ ворил, й какую сторону. Возникло то, что иные мудрецы брезгливо навеличивают язвой пролетариата. Не могут же они честно сказать: сила... Не могут! Потому что эта сила оказалась восприимчивей к Марксову учению, нежели крестьянство, а зна­ чит. более революционной... Переведя дыхание, Петр оглядел слушателей. — Именно такое знание, такоц анализ дает нам «Капитал». Но к честной и беспо­ щадной науке Маркса прилепилось нынче множество теорий, построений, мистических догадок. Все дружно сходятся на том, что необходимо устранение императорской власти. А дальше? «Развитие успешности труда, свободное владение его орудиями...» Туманно. Предприниматели тоже ведь будут пользоваться орудиями труда? — Только на общих правах при соблюдении государственных установок и спра­ ведливости! — уточнил Антушевский. — Вот видите, товарищи,— сказал Петр.— Оказывается, нам и нужно-то малость — найти общий язык с заводчиками и фабрикантами. При той же, капиталистической, форме присвоения! — Упрощаете,— возразил Антушевский. — Равенство при неравенстве,— сказал Петр,— Следует добиваться не видимости равенства, а самого настоящего равенства, мировластия пролетариев! Из всех со- циал-революционеров только социал-демократы по духу учения своего стремятся к народному равноправию. ...Однако вернемся к «Капиталу»... Но вернуться нм не удалось: от входной двери донесся условный стук. Давыдов соскользнул с табурета и скрылся в коридоре. Так же беззвучно и стремительно он ввел в комнату Петра Машенина, бугристого, будто ватного, мужика лет тридцати. Прежде Машенин бедоломил в сталепрокатной мастерской на Путиловском. В июне тонколистный стан бездействовал четыре дня. Вальцовщики, в том числе Машенин, потребовали выправить неожиданно сбитые расценки. На каждых ста пудах проката они теряли двенадцать гривен—деньги немалые. Расценки восстановили, но от тех, кто шумел больше всего, начали избавляться. Получил расчет и Машенин. Теперь литейничает на Семянниковском. — Здравствуй, Петр Иванович,— обрадованно подошел к нему Петр.—А мы уж думали, что ты нынче не придешь. — Это почему? — заморгал Машенин. Глаза у него большие, детски-наивные. Ресниц нет — сгорели над горячим метал­ лом; он пробует их вернуть втиранием касторового масла, но пока безуспешно. — После вчерашних беспорядков,— подсказал Петр,— Что там у вас стряслось? — А ничего,— подсел к столу Машенин.— К ірождеству деньги положены, без пих как? Ага. Во дворе и за воротами толпища. А денег нет и не обнадеживают. Конторщики с глаз укрылись. Один только и вышел. Думали, про деньги скажет, а он — «терпите». Ну и началось... Ага. В царского орла над воротами ударили. Собрали все, что горит. Керосин из фонарей спустили. Все чинно-благородно. Добрались до штрафных книг в конторе,— литейщик увлекся, начал размахивать руками.— Отметчики не дают, А кто их спросит?,. Заводскую лавку растащили — ПО