Сибирские огни, 1987, № 6
— Стаірайся, Кузьма,— попросила мать.— Может, возле Журавлевой прокормим ся. В эти дни она родила мальчика, которого назвали Миколкой. Теперь отец работал с удвоенной силой. Показывал Петру: — Один кирпич кладем вдоль, другой поперек. Теперь наоборот. То у нас будет перевязка. Где лишнее, обрубаем по два вершка с половиною. От так. Промежутки заполняем поливкою... Все у отца выходило легко и разгонисто. Выложит ряд из земляных кирпичей, смажет раствором, разгладит руками и начинает другой. Где нужно, просмоленные колоды поставит или косяки для окон. Руки у него темные, изрезанные, нечувствитель ные к боли. К осени пристройка поднялась, ушла под крышу. Отец сравнял наружные стены тупицею, смазал жидким раствором глины с песком, дал просохнуть, затем забелил известью. Из тех же кирпичей он выложил обогревательную печь. Отец попал на глаза распорядителям строительства университета. Его взяли чернора бочим, но вскоре перевели в каменщики — сначала второй, потом первой руки. Жить стало легче. Из угла на Мухином бугре семья перебралась в просторную комнату в Солдатской слободке. Но здесь ее подстерегали новые испытания. На уг лу Ничевского переулка располагался дом терпимости «Дешевка». Возле него веч но шли пьяные драки. Солдаты били гробовщиков, обойщиков, щепников, сбор щиков бутылок с Солдатской улицы, а те колотили их. Порою, объединившись, они делали набеги на корейские прачечные «Пак-ие-или» и «То-ци-дзей». Несколько раз отец вступался за обиженных, но околоточный его же и обвинил в нарушении порядка. Пришлось искать новое место. На этот раз перебрались во флигель на Гоголев ской улице. Тогда Петр и узнал впервые, кто такой Николай Васильевич Гоголь, отыскал и залпом прочитал его искрометные «Вечера на хуторе близ Диканьки». Кни га заставила его по-новому взглянуть на родителей, на самого себя. К счастью, Томск оказался читающим городом. Купец-просветитель Макушин из давал «Сибирскую газету». Ему же принадлежали книжный магазин и публичная библиотека. По чужому абонементу, который добыл отец, Петр стал брать в ней книги. Навсегда вошел в его душу могучий образ Тараса Бульбы. А песни, которые Петр напевал с малых лет, оказались стихотворениями Тараса Шевченко, «щирого украинца», который, по словам отца, собственноручно подарил «Кобзаря» его бать ке с надписью: «Ивану Запорожцу с сынами на память», и доныне дед хранит ее под божничкой на ненъке Украине. За Шевченко последовали Пушкин, Некрасов, Радищев, Франко... В публичной библиотеке Макушина Петр не раз встречал господина лет сорока, приятной наружности, одетого красиво, но без щегольства. Петру запомнились его руки с тонкими длинными пальцами. Эти пальцы, будто по клавишам, пробегали по корешкам книг. С собою посетитель ничего не брал, липіь иногда делал выписки. Прощался кивком головы, ни к кому конкретно не обращаясь и молча исчезал. Каково же было Петру узнать, что это и есть директор Алексеевского реального училища Гаврила Константинович Тюменцев... Они встретились в августе 1883 года на приемных испытаниях. Дольше других Петра мучил одышливый тучный законоучитель. Придравшись к нетвердому знанию «Десяти заповедей», он потребовал читать вперебивку «Господи, Боже наш, еже согреших...», «Верую, Господи, и исповедую...» и другие молитвы, заявил, что не слышит рвения и благости в голосе определяющегося в училище. Же лая сбить Петра, священник невпопад спрашивал об отце, об отношениях к богу и ца рю, сокрушенно вздыхал, делая неодобрительные знаки директору. С той же придирчи востью ставили вопросы учителя русского языка и математики. Поначалу Петр волновался, потом почувствовал удивительное спокойствие. Пусть не думают эти люди, что имеют над ним власть. Тюменцев сидел молча, нахохлив шись, но, уловив перемену в поведении Петра, тонким звенящим голосом спросил, ка кие он прочитал книги. Петр принялся перечислять. Упомянул и «Историю цивилизации». Лицо директора ожило, наполнилось интересом и уважением. — Что ж, сударь, у нас есть о чем с вами поговорить... В отличие от священника и учителей-предметников, он вел собеседование терпели во, бережно, не ловил на ошибке, сам охотно пускался в объяснения. Петр жадно слушал его. Тюменцев остался доволен его ответами, зачислил в училище и, как лучшего уче ника, освободил от оплаты за обучение. Сбылась мечта отца и его друзей. То-то было разговоров! Отец на радостях на пился, долго куролесил по городу, угодил в околоток, уплатил штраф, и немалый. — Уймись, Кузьма,— просила мать.— Пятый десяток пошел. Не испытывай судь бу. Устала я от твоей громкости, ох, устала! Ты теперь не сам по себе. Трое сынков у тебя. Скоро четвертый будет, Павло. _ Твоя правда, Мария. Унялся! Павло так Павло. Хорошо, что друзей моих пом нишь. Спасибо тебе! С рождением Павлика забот Петру заметно прибавилось. Но это были при ятные заботы. Повозишься с маленьким человеч-ком — и все душевные метания уля гутся, обиды и огорчения забудутся. А обиды были. Старшеклассники дергали новичков за уши, заставляли бить ла донью по руке, меж пальцев которой торчали обломки перьев, обливали парту клеем, устраивали кучѵ малу, придумывали дразнилки побольнее. Петра окрестили ссыльно мордым. И тогда он палкой разогнал насмешников, Потом еще и еще раз. 103
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2