Сибирские огни, 1987, № 6
— Поганые развлечения! Пусть по ним панские дети учатся, а я тебе, сынку, иншые расподостану. Шукай про долю нашу, про боротьбу! И, правда, вскоре добыл книгу без обложек с мудреным названием «История цивилизации», Дя-дько Павло объяснил, что цивилизация — это состояние народов, у которых процветают науки и искусства. — Вот це дило! —обрадовался отец.— Ты, сынку, читай и мне допоказуй. Буду и я с тобой грамоту долбить. «История цивилизации» была написана тяжелым языком, это не отпугнуло Петра. Споткнувшись на чем-то, он шел к дядьке Миколе или. к дядьке Павло. Те, поражаясь его упорству, объясняли заковыристое место, упрощая его чуть ли не до сказки. Петр терпеливо и старательно все запоминал, чтобы потом растол ковать отцу. — Ты, сынку, читай-то читай, да на ус мотай, — У меня усов, батько, нету. — Усы отрастут, то дело нехитрое. Ты ум расти да держи в горсти... Такая у отца причуда: когда разволнуется, говорит складно, стихами. А вол новался он часто: то уездный пристав или кто еще из дозирателей придирку сде лают, то наемщики платой обидят... На людях, правда, он виду не показывал. Зато в близком окружении бывал заполошным. Но мать знала, чем его остудить. Затянет, бывало, украинскую песню, он и засопит, глазами повлажнеет: — От же ж зараза. До дна пронимает. Лучше не бывает! Однажды Петр вычитал из «Истории цивилизации», каким наказаниям подвер гали своих рабов римляне: сажали на колья, сжигали в смоляной одежде, прика зывали убивать друг друга. Так появились гладиаторы. Один из них по имени Спартак поднял восстание против тиранов. Как восхищался Спартаком отец! Он величал его то царь-атаманом, то добрым козаченькой, то римским Стенькой Разиным. Размечтался: — Вот где, в Сибири, треба собирать тех гладиаторов! Вот где треба делать политику для всей громады! — Тю на тебя, скаженный! — урезонивала его мать.— Уймись! Не мути Пет русю голову. Зачем ему твоя политика? Успеет еще, намыкается. Он и так без ви ны виноватый... — И то, мать,— виновато соглашался отец, оглаживая длинные подусники.— Твоя правда. Больше он от меня слова лишнего не почует! Но «лишние» слова то и дело выскакивали. Особенно летом, когда отец взял сына на раскорчевку. Далеко от Ишима забрались, много дней провели в тайге. Работал отец споро, будто играючи. Подрубит дерево с наветренной стороны, свалит, вобьет в пень когти железные с цепью, вложит в самое большое кольцо жердь — и начинают они с Чубенкой силиться, выкручивая оставшиеся в земле корни. Взмокнут, синими от натуги сделаются, а отцу все нипочем. Легко ходит, посмеивается: — Корни вдалеке от ствола каменные, а вплоть к нему — колкие. Здесь их и рубить треба. Потом вдруг добавит: — Дерево, сынку, тоже умирать не хочет. Вцепится в землю из последней мочи, слезы роняет, а стоит. У порубщика все — топор, рычаг, крюки, цепи, а у него ничего немае. Вот и выходит, что плохо быть деревом против порубщиков. Никак не можно! Петр сам нашел себе дело на раскорчевках — заваливать землею ямы, убирать с расчищенного поля камни, корни, сучья. Уставал к ночи так, что засыпал на хо ду. Отец относил его на хвойные ветки, укутывал поплотнее, а в руку непременно — ржаную краюху. Сквозь дремоту доносятся до него зыбкие голоса. — Слыхал я,— говорит Чубенко,— в Томске университет решили строить. Пер вый на Сибири. Как ты думаешь, Кузьма Иванович, ссыльных туда допустят? — А чего ж,— покашливает от едкого дыма отец.— Може, и допустят. Спи таємо — узнаємо. — Вот бы нам туда перебраться. Только вряд ли. — А чего ж,— не меняет тона отец.— Може, и можно. Ежели прошение подать. Томск, считай, та же Сибирь, только еще глыбже. Глыбже они пускают... Спытаемо — узнаємо. И про Томск, и про это самое, как его? — Университет,— подсказывает Чубенко.— Смешной ты, Кузьма Иванович, «цивилизация» говоришь, а «университет» — не можешь... В памяти Петра задерживается загадочное слово университет. В его пред ставлении — это роскошное здание. Высокие потолки, разрисованные, как в церкви, люди в необычных одеждах. Они знают то, что никто не знает. Глянуть бы на них, хоть бы одним глазком... Между тем Чубенко входит в рассуждения: — Где университет, там и гимназии. Где гимназии, там и училища. Где учили ща, там и начальные школы. Положим, за школу мы твоего Петра выучим. От дашь его сразу в училище, Кузьма Иванович. Только прикинь сразу —чем за учение платить. Пятьдесят карбованцев, а то и больше. — Скоплю,— горячо обещает отец и уже не так уверенно прибавляет: —На все время треба, Чубенко. — Ну, время у тебя есть. Если про реальное училище думать, так туда с десяти лет берут. 100
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2