Сибирские огни, 1987, № 6

То ли от плохой воды, то ли от будылья бока лошади вздулись, она стала дышать хрипло, мучительно, потом грохнулась оземь... Пришлось двигаться дальше пешком. Сбережений, набатраченных матерью за несколько лет, едва хватило до Орен­ бурга. Прибивались к обозным людям, шли за арестантскими партиями, были пово^ дырами у слепых. Чтобы успеть в Ишим до холодов, нигде подолгу не задержива­ лись. В Ишим притащились уже по глубокому снегу. Каморка отца показалась им двор­ цом. Отец, могучий пышноусый человек лет сорока, а то и более, со спадающей на ог­ ромный лоб чуприной, в которой густо начала пробиваться седина, долго отпаривал Петра в лохани с теплой водой: — Оце ж и хлопчик мой со мной! Оце ж и жинка с сынкой! Ридные вы мои, не- забудные... Да я ж вас распоцилую! Потом начал представлять остальных обитателей комнатенки: — Это дядько Павло. Это дядько Микола. Это другой дядько Микола, а потому зовите его фамильно — Чубенкой. Мы все тут, как братья, так що слухатися нас тре­ ба всех, сынку. Дядько Павло надсадно кашлял, дядько Микола был сильно хром, и лишь Чу­ бенко казался здоровым, под стать отцу. У него были веселые желтые глаза, круг­ лые, будто намазанные ягодным соком щеки и длинно отпущенные волосы. Такие волосы носят обычно жители Подолии. Вот и свита на Чубенке серая, и кожаные лапти-постолы отличаются от стареньких чобот отца. У дядьки Павла свита корич­ невая — на украинский манер. Освободив свое ложе, Чубенко предложил матери: — Лягайте тут, Мария Макаровна, а я к тезке перейду. Петр по привычке пристроился возле матери, но отец забрал его к себе. Как сладко и непривычно было спать, приткнувшись к нему. От него пахло крепким табачным дымом, смолой, стружками; опавшие усы щекотали лицо; широкая ла­ донь грела плечо... Так вот он какой — б а т ь к а ... Петр то и дело просыпался, чтобы удостовериться: это не сон. С того и.началась его сибирская жизнь. Постоянной работы у отца не было. В теплые поры они с Чубенкой корчевали лес, делали перевозные курятники, подстожья, латали крыши, ставили изгороди, рыли овощные склады; зимой ходили по окрестным деревням и заимкам — где соломорезку изготовят, телегу либо сани, на худой конец, плетеные носилки. Хо­ зяева платили им натурой. Добытое отец и Чубенко делили на четверых, потому как дядьке Павлу и дядьке Миколе тяжелая работа была не по силам. Со временем отец выговорил у владельца извозного двора семейный угол. Отрабатывать за него стала мать — все черные работы в доме легли на нее. Петр и дядько Микола, как могли, подсобляли ей. Первым делом выгребут золу из печей, принесут дрова, потом начинают водоносить. В кадке для питья — одиннадцать ведер. Мытейные и посудные лохани пожирали в несколько раз боль­ ше, — Доживем до тепла, там легче будет,— мечтательно вздыхал дядько Мико­ ла.— Тайга допоможет. Скоро дикий чеснок землю всколбит. Оттого ему и прозвание такое колба. Дальше медунка пойдет, щавель, хвощ, дудник, борщевник... Всего и не упомнить. Запасливые люди все это солят, квасят, набирают под маринад. А мы тут до вас что увидим, то и съедим. Зря, конечно, теперь бы подспорье бы­ ло... А какие на Сибири грибы и ягоды! Какие орехи! Кедерные! В них все есть, как в хлебе, а то и поболе того... Надо нам с тобой, Петрусь, к тайге приучивать- ся. И еще — к реке. Можно ли нахлебничать, хоть и у хороших людей? Ты мал покуда, тебе простительно, а нам с дядькой Павлом совестно. Хоть бы уроки какие найти... — А вы Пете уроки давайте,— вмешалась мать. — И то правда,— обрадовался дядько Микола,— Кому и учиться, как не Петрусю? За книгами только и загвоздка. — А какие надо? — Алфавит по любым объяснить можно. Мать была намного моложе отца, но пережитое уже обозначило на ее лице первые морщины, сделало его не по годам замкнутым и неулыбчивым. Однако на этот раз оно ожило, засветилось. — Если любые, то Кузьма достанет! — пообещала она. Отец из очередного похода по деревням принес ворох измазанных с одной стороны бумаг, бутылку чернил и журнал «Развлечение». Довольно скоро Петр по слогам начал вычитывать из него игривые истории про блудни офицеров и господ, Слушая его, мать каменно молчала, а отец хмурился; — Будто в «Александрии» у Браницких, щоб им хвост собачий. Браницкие — хозяева Белой Церкви и ее окрестностей, костоломные хозяева. Два раза поднимались против графской неправды отпущенники, да не было среди них лада. Отец Петра и подбил односельчан: надо, мол, оружием запастись, против войска голыми руками не побойцуешь. Втихомолку отковали крестьяне двулезые пики, изготовили дреколье, запаслись коробками с ударным порохом, И началась война. Отец и его младший брат Сайко графскую усадьбу подпалили. А дальше — Лукьяновская тюрьма в Киеве, четырнадцать лет каторги и ссылки. Сайко в дороге от болезни сгорел. Отец сдюжил. «Александрия» — одна из трех летних резиденций Браницких. Вычитки из «Развлечения» осердили отца. 99 4 *