Сибирские огни, 1987, № 6

носит его в такие дебри, из которых он и сам без подсказки не всегда выбирается, Это оттого, что сам Сильвин вырос в нищете, убогости. Отец, потерявший казен­ ное место в хорошем учреждении, скатился в писцы, запил. Подвальная комната с оконцами на помойную яму. Пятеро братьев и сестренок, ежедневные попойки отца и семейные молитвы... Все это с малых лет вызвало в Михаиле злую радость отри­ цания, сделало его то наивным до крайности, застенчивым, то запальчивым и гру­ бым. Сейчас он в Нижнем Новгороде, у родителей — свои рабочие кружки Сильвин вре­ менно передал товарищам. Петр выбрал тот, что поближе. По уверениям Сильвина, его воспитанники — твердые последователи научного коллективизма. Ничего себе, последователи... Лучше бы предупредил честно, что в Саперном переулке у него не кружок, а пока что мечта о нем... Всего лучше деревенские люди воспринимают проповедь. Вот и надо начать с нее о праве каждого на человеческое существование, с рассказа о том, как зародилась жизнь на земле, как складывались и развивались общественные отношения, чьи ин­ тересы защищает императорская власть. Проговорили часа два. Сидели б и дольше, да расплакался младенец. Рябая Вер­ ка, не таясь, расстегнула кофту, вывалила ему плоскую грудь. Ты чего рассупонилась? — осердился краснощекий Григорий.— Мужиков полна комната, а она настежь... Я и приложиться могу. Женщина испуганно отвернулась, заоправдывалась: — Да ведь дите есть хочет, Гриша. Ему не объяснишь. — Шла б за занавеску. — Там старуха Петровна мучается. От нее дух плохой. — Я те дам дух! И что за натура у бабы — все испортить? Остепенись, сосед,— строго глянул на него старик Петров.— Что о нас Васи­ лий Федорович подумает? — А мне скрывать нечего! Какого посеяли, такой и вырос. Петр оценивающе посмотрел на него. — Все хорошо в меру, Григорий Степанович,— сказал, поднимаясь.— За один раз всего не переговоришь. Филимон Петров схватился подавать гостю пальто. Спросил: — Когда теперь ждать? — Мне удобней по субботам. В это же время. А вам? Об нас разговора нет,— буркнул Григорий.— Как вы сказали, так и все. ' А. вы, Филимон Петрович, подумайте над моими словами. Здоровье не воро­ тишь. г — Не мне гробиться, так другому... Работа на дороге не валяется. — Если вы сами не надеетесь новое место найти, мы поможем. Товарищи. В комнате сделалось тихо, будто Петр сказал что-то новое и удивительное А может, и правда — новое? Для них. — Потерплю покудова,— нарушил тишину Филимон.— Там видно будет— от волнения его даже пот прошиб. — В добрый час,— кивнул Петр,— Спасибо за чай-сахар. Он шагнул за порог. Сквозь мутные стекла под лестницей било солнце. От Этого в коридоре сделалось светлее, просторнее. Выглянул из своего укрытия гармонист. Лицо его перестало быть маской Вспых­ нули желтизной широко поставленные глаза. Такие глаза были у Миколы Чубенко, одного из детских наставников Петра. Но Чубенко остался в памяти крепким, ірозоівощеким, знающим себе цену человеком, а этот разрушен временем, смотрит скорее жалобно, нежели воинственно. К тому же у Чубенко не было интереса к музыке.« ’ Уже у лестничного перехода Петр еще раз оглянулся. И хорошо, что это не Чубенко. Есть образы, которые должны существовать лишь в одном времени, не меняясь,— образы детства. 2 Счету и письму Петр обучился рано. В семь с небольшим лет он умел писать по двум линейкам, читал по слогам, владел четырьмя действиями арифметики. Уроки ему давали люди знающие. Один из них прежде трудился землемером, другой — механиком почтово-телеграфной службы, третий был студентом. Как и отец Петра Кузьма Иванович Запорожец, в Сибирь они попали из Малороссии. Ме­ ханик и студент — за участие в тайных кружках, землемер и Кузьма Иванович — за поджог помещичьих усадеб. Каторжная тюрьма сблизила их. Выйдя на поселение, решили держаться вместе. Сняли каморку на постоялом дворе в Ишиме. Одной сте­ ной она прилепилась к хозяйскому дому, другой к конюшне, третьей к собранному из толстых плах забору, в четвертой были прорублены дверь и небольшое окно. Перед тем оконцем, будто перед иконой, и поставила мать худенького пятилет­ него Петра, впервые показывая его отцу... Путь от Белой Церкви Киевской губернии до Ишима Тобольской они с матерью начали в повозке с брезентовым верхом. На день мать поднимала боковые завесы и тогда глазам Петра открывались родные просторы с левадами и яблоневыми садами За Волгой начались степи, поросшие диким будыльем, 98