Сибирские огни, 1987, № 5

— В кого? В мать твою — в кого же еще?.. Девчонки разочарованно вздохнули. — Это почему же через год-то с лишком? — спросила Тонька. — Как раз Федька родился. И я как-то посмотрел однажды на нее, и... и, понимаете, полюбил почему-то вдруг сильно-сильно — как будто впервые увидел. Вот так вот и зажили снова. Не от свадьбы считаем жизнь вместе, а со дня рождения Федора. И подумалось почему-то Тоньке: ведь могла бы она жить заново с рождения Кольки? Очень даже могла бы, если бы желание было. А его нет, желания-то этого. Зачем жить по-другому, когда и так хорошо жить? От добра добра не ищут. — Вы что хотите этим сказать, Николай Федорович, что и нас надо так же женить и замуж выдавать, да? Привез, сосватал и — живи. Сживется — слюбится? — Нет, совсем не это. Я хочу сказать, что каждого человека можно полюбить, только надо заметить в нем то, за что следует любить. Я разглядел это на втором году совместной жизни. А это же можно и до женитьбы разглядеть... Я о тебе, о тебе говорю. — А чего обо мне? — А то, что даже с твоим хвостом, как ты говоришь, и то можно жить хорошо. — А я не жалуюсь. Я и так хорошо живу. — Ты считаешь, что ты нормально живешь? — Коне-ешно... — Погоди, пап. Ты говоришь, что первый раз влюбился. Это ты о первом. А второй раз когда? Вале очень уж хотелось узнать такую удивительную новость о своих родителях. — Второй раз— недавно. — Боже мой! — всплеснула руками Валя.— В кого это? — В кого? Опять же в мать твою. Теперь уже в седую. Ты посмотри, какая она у нас красивая седая-то. Куда красивее, чем прежде, когда была молодая. Правда ведь? Тонька рот разинула — в диковинку был ей весь этот разговор, никогда у них в семье об этом не говорили. Не знала Тонька, что в тот вечер после ее ухода Валин отец сказал своей дочери: — Дело все в семье. Яблонька на осине не вырастет... — Ты что, считаешь ее уже безнадежной, неисправимой? — Знаешь, Валентина, алкоголика никогда не отучишь от водки, если он сам этого сильно не захочет. Так и эти Харины... О сыне ее надо сейчас беспокоиться, а не о ней. Сын растет, формируется, и каким он сейчас сформируется, таким потом он и предстанет перед обществом, перед нами... Не слышала этого разговора Тонька, но чувствовала всегда внутреннюю силу старого Графова и побаивалась этой силы. Поэтому и волновалась сейчас — зачем зовет он ее? Непонятные они люди, эти Графовы. Все непонятные — от ее соклассницы Любки до старого Графова. Любка-то, бывало, на переменах сидит с Генкой Куриным и на спор решают задачки, которые еще не проходили и учительница не задавала. Конечно, дура ненормальная. Вместо того, чтобы целоваться, они сидят и решают задачки. 8 Шли они вместе. Валя весело оглядывалась на неохотно шагавшую Тоньку. Та сердито спросила: — Ты чего скачешь, как коза? И вообще какая-то такая — влюбилась, что ль? Вале хотелось поделиться радостью — третий день ходит она, не чувствуя земли под ногами. Не ходит, а порхает. Три дня назад.. 89