Сибирские огни, 1987, № 5

— Телки вы яловые, гладкие! И глаза у вас мутные. Что вы понимаете? Но те даже не моргнули. Одна из них, наиболее шустрая, прищурилась зло: — Тоже мне корова нашлась! Вымя нажила, так думаешь, в этом счастье? Тонька фыркнула и убежала. Нашли ее плачущей на тюках пряжи — такого за ней раньше не замечали. Плакала она потому, что... собственно, она сама не знала, почему плакала. Скорее всего, сама, того не подозревая, впервые почувствовала, пожалуй, что жизнь проходит мимо — мимо нее проходит жизнь и проносит счастье, ей отпущенное судьбой. Оно и на самом деле — разве об этом мечтала она тогда, когда слушала мягкий, ласковый Теркин шепот? Конечно, не об этом — ведь о распутстве не мечтают. Потом уж все в это превратилось... с шоферами на уборке. Самой противно вспомнить... Собственно, разве это противно вспоминать? А раньше? В ту осень, после которой появился Колька,— разве не то же самое было? Сплошной пьяный угар: какие- то бидоны и бутылки с самогоном, заткнутые грязными тряпицами, разворошенные копны соломы, чьи-то пьяные руки, пахнувшие бензином, соляркой, перепутанные в сплошной клубок дни и ночи... Разве о таком счастье мечтала Тонька в вагончике с Теркой в ту первую ее весну?.. С того чисто женского разговора долго ходила Тонька притихшей, с притушенными глазами, словно вовнутрь повернутыми, рассматривающими свою жизнь изнутри. Какой-то непривычно задумчивой стала Тонька. За ней приглядывали, как за больной, относились к ней предупредительно. Месяца не продержалась Тонька в своем новом положении молча раскаявшейся. Опять поставили Тоньку перед лицом подруг. На этот раз она пошла напролом, прямо смотрела девушкам в глаза: •— Мне замуж выходить надо. Вам хорошо, у вас хвоста нету. А у меня ребенок. Мне надо быть поласковее с парнями. — Ты уж чересчур ласковая с ними. — Как умею. Может, ты меня поучишь? — Тебе разучиваться надо, а не учиться... 6 Колька уже запузыривал по улице наравне со своими сверстниками. Правда, говорить он начал только с трех лет, да и сейчас нет-нет да и пожалуется бабушке на голову. — Опять головушка болит? — прижимала она внука к себе.— Ничего, дальше будешь расти, все пройдет. Вырастешь большой, ничего у тебя болеть не будет. В основном рос он вольной птицей. Ни летом, ни зимой не загонялся домой от темна до темна. Дед восхищенно расправлял усы: — Ух, шельмец, и востер! Корми, бабка, его лучше, пусть растет богатырем. В другой раз уговаривал жену: А мы не отдадим его Тоньке. Пока в силе, вырастим-выходим сами и образование дадим инженерское... А Кольку я ей не отдам Испортит она его. Колька носился с ребятней. Иногда приходил с улицы и ошеломлял бабку: — Баб, а баб? А почему у всех есть отцы, а у меня только дед’ А отца нету. А Бабка изощрялась, придумывала ему ответы: то отец его учится где-то в городе на инженера, то на севере где-то полярничает. А 86