Сибирские огни, 1987, № 5

После обеда нагруженную продуктами жену провожал снова в райцентр. По дороге к конторе сельпо, откуда обычно отправляются машины, наказывал: — Купи детское приданое. Чтоб было все как следует... Поедете домой, смотри, не простуди его. Привезли Тоньку с ребенком вскоре после первомайских праздников. Кузьмич встретил их у ворот усадьбы, поглаживая заметно отросшие усы. Жена еще издали заметила изменение в облике мужа, заулыбалась. — Ты чего это, отец? — А что, разве нельзя? Я теперь — дед.— Повернулся к дочери.— Здравствуй, дочка... Вот и усы к встрече внука приготовил,1— шутил он.— А ну, пошли в избу. Показывайте, показывайте. Посмотреть на внука довелось на первый раз лишь через плечи жены и дочери, пока пеленали его. В основном остался доволен. Доволен главным образом потому, что парень! Уж его-то он не отдаст жене портить своими нежностями и всяческими потачками. Из него-то он сделает человека! Сам всю жизнь в счетоводах на материальной картотеке, а из него сделает бухгалте... Нет. Бухгалтер — это все-таки не первое лицо на производстве. Внук будет инженером. И жить будет в городе. На большом заводе работать. — Мать, а не организовать ли нам по этому поводу... это самое, а? Позвать соседей... Я приглашу Тимофея Ивановича с супругой. Может, придет. Николая-завмага, Семена Графова позвать надо, хоть ты и недолюбливаешь его. — Ладно уж. Зови. Приготовлю вам. Это я быстро. Зови их к вечеру. Вечером собралось застолье. Председатель сельпо пришел хоть и без жены, но принес «на зубок» яркую пластмассовую погремушку. Завмаг принес конфет. Когда вручал, хватился: — Он же еще не ест конфеты. А я не сообразил. — Женишься — соображать будешь,— заметил Семен Федорович Графов, густо поседевший за свои двадцать пять лет щелканья на счетах в колхозе. — Ну, ничего, мать молодая, съест... Пили по полной. За счастливого деда, за довольную бабку, за... непутевую мать. Подвыпивший председатель сельпо позвал Тоньку из горницы (гости, хотя и дорогие, но сидели на кухне. Внук теперь лицо первейшее в доме). Поднял палец наставительно. — Ты теперь смотри! Дважды в одну яму не падают. Поняла?.. Ну, смотри.— И махнул рукой — уходи, дескать. И когда ушла, сказал: — Все мы тут виноватые трохи. Все же видели. Как только первый разок оступилась, надо было поговорить с ней по-серьезному, провести воспитательную работу... — Тимофей Иванович, да она ведь у нас...— перебила его мать. Но Кузьмич цыкнул: — Цыть! Не мешай! Человек дело говорит... Когда зажгли лампу, окончательно захмелевший Кузьмич обнимал своего начальника, старался перекричать общий гомон: — Я, мужики, хочу в инженеры его учить. Сейчас ведь дорога открыта всем, учись только. — Дорога открыта. Нам трудно было. А им теперь куда хошь! Все для них.— Покачивая головой в такт своим мыслям, говорил колхозный бухгалтер, а сам сожалеючи поглядывал на Кузьмича, на жену его, еще сдобную, неизработавшуюся женщину. Поглядывал и качал головой в такт своим мыслям: не о том, мол, вы говорите и не там ищете причины... А председатель сельпо упорно тянул свою мысль: — Ты, Кузьмич, не обижайся, но я опять туда: все мы частично виноватые. Мы виноваты. Мы,— тыкал он себя в грудь.— Мы виноватые. А они себя виноватыми не считают. Молодежь не считает 77